Олег Татарченков. - ГРУППА СОПРОВОЖДЕНИЯ. Роман

К самому составу они не приближались.

-Давай быстрее, Игорь! — махнули журналисту два сержанта, Даниловский и Сыктывкарский, стоя у вагона на крупной щебенке у рельсов платформы третьего пути. На этот раз на первый путь «московский» поезд подавать не стали. Отчего?

Может, оттого, что две недели назад таким же солнечным днем в момент прибытия состава прямо на перрон выкатилась белая «копейка» — «жигули», откуда длинными очередями полоснули по вышедшим из вагонов милиционерам предыдущей группы сопровождения…

Уфимцев в два рывка сдернул кожанный кофр с фотоаппарата, бросил его под ноги и стал снимать. Первый кадр: сержанты, с напряженными лицами смотрящие каждый за спину другому. Дубль, еще дубль…

Теперь — капитан, стоящий на ступеньках вагона.

-Вадим! — обратился журналист к нему, — Повернись корпусом чуть правее, вот… Смотри прямо вдоль состава! Вот…

Затвор «Зенита» несколько раз отчетливо щелкнул.

-Игорь! — вернулся обратно к своей первоначальной позе начальник группы сопровождения, — Давай закругляйся! Сейчас поедем.

Подтверждая его слова, в голове состава пронзительно свистнул тепловоз.

-Сейчас! — кивнул Уфимцев, — Еще пару кадров… Парни! — обратился он к по–прежнему стоящим на земле сержантам, — Повернитесь на меня… Теперь пару шагов! Хорошо… Хорошо!

С треском прошуршала в коробке фотоаппарата протягиваемая пленка.

-Хорош! — в полный голос скомандовал капитан, — Или здесь хочешь остаться!

Физически ощущая между лопаток давящий взгляд чеченских «полицейских», журналист прыгнул на нижнюю ступеньку мягко тронувшегося вагона. Поднялся наверх…

-Игорь, — обратился к нему Морпех, находившийся все это время в тамбуре и следивший за составом с противоположной стороны поезда, — А чехол–то твой от «фотика» где?

Уфимцев так и не смог потом определить, куда в первую очередь ударила эта молния прозрения: в сердце или в голову.

-Ч–черт!

Несколько мгновений он колебался, глядя, как все ускоряется бег темно–серого гравия напротив вагона. Скоро он начинет сливаться в единую полосу. Еще чуть–чуть и… И будет поздно.

Уфимцев так и не смог определить, что, в конце концов, стало решающим в принятии решения прыгать: мысль, что фотоаппарат с кофром не его, и в случае утери придется иметь долгий и неприятный разговор с хозяином фотокором Витькой Соколовым (Так и представились его крупная голова, укоряющие карие глаза и трубный занудливый бас их обладателя: «Ну, я тебе, как человеку, коллеге, доверил, а ты… Ну как тебе можно теперь доверять… Я же тебе, как родному, навстречу пошел…» Тьфу!) или — голос капитана, словно толкнувший в спину:

-Прыгай! Успеешь, пока он не разогнался!

И он прыгнул. Побежал обратно вдоль мелькающих зеленых вагонов. Вот и здание вокзала…

«Полицейские» уже отлепились от его стены и подошли к краю платформы. Они с интересом наблюдают за одинокой фигуркой в синей джинсе, что несется в их сторону. И во взгляде мужчин уже не читается просто ленивая угроза. Сейчас они смотрят с интересом кошки за бегущей в ее сторону мышью: «Добежит — не добежит? А если добежит, успею прыгнуть и поймать или промахнусь?»

Любопытно, но лежащий на земле кофр в глаза бросился сразу. Возможно, в другое время и при других условиях Игорю пришлось бы его искать на железнодорожных путях, а сейчас он, черный, выпуклый, облупившийся с тыльной стороны (там, где обладателю чаще всего приходилось приживать его к животу), с потемневшим и засалившимся синим бархатом внутри, блестящей металлической кнопкой застежки, лежал, ждал… Или звал?

Уфимцев, как юла, крутанулся на бегу, подхватил кусок картона, обтянутый облезлой говяжьей кожей и по–прежнему под взглядами врагов помчался назад. Он не думал, успеет или не успеет добежать до вагона в тот самый момент, когда поезд за выходной стрелкой наберет ход. И не думал, что будет с ним, если он, этот поезд, этот ход все–таки наберет.

В голове толкалась в такт бегу горячая пустота. Грудная клетка была вся заполнена бьющимся сердцем. Его, сердца, было так много, что если бы Уфимцев позволил себе хоть одну мысль, попытавшуюся втолкнуться в грудь и изменить ритм клапанов этого мотора, оно могло бы не выдержать. И тогда все было бы напрасно….Нет, он просто бежал, обгоняя вагоны.

Вагон со спасительной откинутой ступенькой вывернулся сразу, словно невзначай. Игорь ухватился за поручень и тут же несколько крепких мужских рук втащили его вовнутрь.

-Ну ты мужик!… Теперь тебе и в ОМОН можно!…

Слова проходили в него как сквозь вату. Во рту было кисло и никак не удавалось проглотить вязкую слюну. И он почувствовал, как руки, сжимающие кофр, помимо его воли, впервые, начали жить отдельной от сознания жизнью. Уфимцев попытался сдержать дрожь, но она только усиливалась.

Едва удерживая кофр в руках, Игорь плечом толкнул дверь вовнутрь вагона и, закрываясь спиной от взглядов товарищей, вошел в купе. Он лег на живот, прижав руки телом. Дрожь постепенно прекратилась. Пока Уфимцев лежал там, никто из милиционеров в купе не вошел. Из деликатности, что ли?

Дагестанская Махачкала, как и чеченский Гудермес, встретила солнцем. Старший лейтенант Магомед, расправив измятую на спине белую офицерскую сорочку с короткими рукавами, вежливо распрощался со всеми за руку и пошел домой — отдыхать после дежурства. Группа сопровождения, подтянув ремни с кобурами на поясах и сдав автоматы в «оружейку» линейного отдела, отправилась в гостиницу.

-Эх! — Вадим, широко раскинув руки, упал животом на кровать, повозился и окликнул плещущегося под раковиной Уфимцева, — Игорек, ты спать хочешь?

-Да как–то не очень, — ответил тот, до красна вытираясь жестким вафельным полотенцем, — Выспался. Есть какие–нибудь мысли?

-Предлагаю на рынок сходить. Коньяк не выпитый у нас еще с того раза остался. А вот закусон… Зелени купим. Наша–то завять успела. Рыбы. Все–таки на море находимся или почему?

-«Почему», — согласился журналист, — Наших брать будем?

-Да пусть валяются, — уточнил капитан, — Вдвоем сходим. Возьми только у парней «пээм». А то этот город какой–то… Словно прифронтовой. Не нравится мне его атмосфера. Ох, не нравится.

-Сейчас выпьем и понравится! — усмехнулся Игорь, натягивая футболку и отправляясь в сержантам в соседний номер. За пистолетом.

Полуденный махачкалинский рынок, в отличие от утреннего, прохладненского, гудел. Здесь все было южным. Пронзительно голубое небо над светло–желтыми деревянными прилавками сверкало, пронизанное лучами солнца. Горы голубели в дымке. Ниже, между домами, словно уголок воротника–гюйса у матроса синело мире. В воздухе пронзительно пахло шашлыком, свежими овощами и зеленью.