Мануэла Гретковская - Парижское таро

— Мы не заказывали вина, — сказала я без особой уверенности — уж очень решительно она поставила перед нами божоле.

— Ничего больше нет. Кофеварка с утра сломана. — Она сдвинула на другой конец стола липкие чашки и тарелки с окурками. Клошар взял зубами стакан, склонил голову набок и высосал остатки вина.

— Еще, — потребовал он.

Жюлет Греко глядела на него с жалостью:

— Допился, бедняга, до паралича, теперь только ногами болтает. Киньте ему эту банку, пусть развлекается. Сорок франков. — Она взяла деньги и вернулась за стойку. Тишину и неподвижность кафе нарушала поскрипывавшая на сквозняке дверь сортира. Она плавно приоткрывалась, на мгновение являя нашему взору заляпанный клозет, затем лениво, словно со вздохом облегчения, захлопывалась.

Михал поднял воротник куртки, сунул в рот сигарету.

— Знаешь, почему люди курят? — Он порылся в карманах. — Им кажется, что они несут свет, пусть он освещает лишь кончик их носа… горячая точка света и тепла в этом б… мире. — Спичек не было. — Мне даже курить не хочется. — Он разломил сигарету. — И не введи нас во искушение.

— Ты бросаешь курить?

— Не окурки меня искушают, но смерть. Я думал, почему так, — оказалось, все очень просто: смерть — следствие греха, а грех притягателен. Забыл тебе сказать — она меня преследовала.

— Эва? — удивилась я такой перемене: до сих пор Михал бегал за Эвой, умоляя встретиться и поговорить.

— Нет, Эва порой приходит ко мне во сне и глядит огромными глазами цвета пиццы. Меня преследовала голова, череп — тот, из вертящегося фонтана у Бобур. Я проходил там много раз, и ничего… разбрызгивая воду, кружились пластмассовые кубики, рты, шляпы, череп. А вчера я шел в библиотеку и почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся и увидел его — он старался не выпускать меня из виду.

— Михалик, череп в фонтане у Бобур всегда вертится, это твои фантазии.

— Но он упрямо поворачивался именно ко мне. Он следил за мной, я слышал его голос. Ты, конечно, скажешь, Шарлотта, что у меня галлюцинации… плеск воды, шум ветра — возможно, но вода в фонтане не смогла бы сказать моей голове: «Живой, значит — еще не умер».

— А череп из нашего холодильника никогда тебя не преследовал? — Я подлила Михалу вина.

— Череп Томаса в холодильнике — это наш домашний череп, он не считается, это все равно как если черный кот перебегает тебе дорогу в собственном доме. Ничейный кот на улице — другое дело.

Стакан выскользнул у клошара изо рта и упал на пол.

— Небьющийся, специально для меня купили, — похвастался он.

— Он бросает стакан, когда хочет поболтать с клиентами, — отозвалась из-за стойки Жюльет Греко, подводя черной тушью глаза.

Михал поднял стакан и поставил его перед клошаром.

— Хотите еще вина? — спросил он старика, который не сводил глаз с нашей бутылки.

— Угу, — толкнул тот в ответ стол. Оживившись, он замахал ногами и вдруг закричал по-русски: «Bystro, bystro!», торопя Михала, который наполнял небьющийся стакан.

— Где вы научились? Прекрасное произношение, — восхитился Михал.

Старик залпом выдул божоле и облизнулся:

— Пока меня не парализовало, я был русским, теперь я клошар. За это «bystro» мне наливают, потому что не понимают, что это значит, и просят объяснить. Я рассказываю, что после поражения Наполеона голодные русские солдаты шатались по Парижу и, желая побыстрее поесть и выпить, кричали официантам в кафе: «Bystro! Bystro! Еще бутылку!» Отсюда название «бистро» — быстро поесть, быстро выпить.

— Заказать вам еще? Шарлотта, у тебя есть деньги? — Михал высыпал из кармана мелочь.

Клошар, увидев, что мы не решаемся потратить на него последние франки, исполнил свой коронный номер. Прислонившись парализованным туловищем к стене и размахивая ногами, он пискляво затянул:

— Расцветали яблони и груши, один, два, три, расцветали…

Я положила на стойку монеты. На прощание Жюльет Греко взмахнула накладными ресницами. Михал закинул в кафе банку, и мы бегом успели на последний поезд метро в 0.35.

Томас закончил свою кандидатскую, перестал ходить в библиотеку и институт. Сделал в мастерской, кухне и ванной генеральную уборку. Он сунулся было со щеткой и ведром в коридор, но там столкнулся с разъяренной мадам Аззолиной.

— Это еще что за новости? Вы первый, кто недоволен тем, как я мою лестничную клетку!

Томас ретировался, уверяя консьержку, что просто в восторге от ее методов уборки и просит принять выражения почтения и восхищения ее талантами. После чего мы целую неделю спотыкались о демонстративно растраченные по всей лестнице ведра, сунутые между поручнями щетки и прочее снаряжение мадам Аззолины.

Ксавье уходил по утрам в столярную мастерскую, Михал — в Бобур. Томас помогал мне с покупками и готовкой.

— Чеснок мелко порезать, почистить две луковицы, — диктовал он, глядя в кулинарную книгу.

— Какие скучные все эти рецепты, — вздыхала я, помешивая в кастрюле бульон с сыром и вымоченными в белом вине грибами.

— Вовсе нет. — Томасу нравилось замешивать тесто для пиццы. Он лепил человечков и украшал их ломтиками помидора. — Лук, например, — мистическое растение. Подумай о тех, кто исповедует святой лук, их в Париже четыре тысячи. Основателю секты было видение бессмертной природы лука. Если каждый год подрезать зеленые отростки, жизнь лука будет вечной. То же самое произошло бы и с мужчинами, согласись они кастрировать себя, вместо того чтобы зря расходовать жизненную субстанцию. Несложная хирургическая операция, в результате которой происходит спиритуализация сперматозоидов, а кастрат обретает вечную жизнь по образу и подобию с отрезанными перьями лука. Если, конечно, он обратится в луковую религию. Какая простая и гениальная аналогия! У тебя красивые руки, Шарлотта, передай их красоту супу.

— Приготовить из них бульон? — Я бросила в кастрюлю порезанную петрушку.

— Это метафора. Красивый бульон — это вкусный бульон, красота твоих тонких рук должна алхимическим образом превратиться в аромат прозрачного супа. Можно попробовать? — Томас взял у меня нож. Положил в рот кончики моих пальцев. — Лук, петрушка, — сцеловывал он остатки фарша. — О, вот твой вкус, под ногтем.

Суп закипел, и, пытаясь его спасти, я вырвала руку. Томас старательно вытер залитую плиту.

Закурлыкал звонок.

— Wer ist das? [30] Кто там? (нем.) — крикнул он, выжимая полотенце.

И смутился:

— Что я несу… Кто там? — повторил он по-французски.

Потеряв терпение, человек на лестничной клетке пнул ногой державшуюся на честном слове дверь. Томас пошел открывать.

— Ногами обязательно? Дверь выбьешь.

Михал не обращал на него внимания. Он бросился к подиуму и извлек из-под пледов тетрадь: