Ян Пужицкий - Великий Шу

— Не делай этого,— тихо приказал Граф.

— Раскрой.

Кожень послушно вынул из «дипломата» целлофановый пакет и высыпал на стол пять толстых пачек, каждая по сто тысяч. Пустой портфель он протянул владельцу.

— А теперь вали отсюда! — Микун указал ружьем на дверь.

Грынич бросил на него холодно-презрительный взгляд, в котором было и еще что-то, что Микун не успел или не способен был уловить, затем надел шляпу и вышел. Юрек за ним.

Микун и его знакомые молча слушали звуки удаляющихся шагов. Хлопнула входная дверь.

— Ну что? Удалось?! — кондитер потрепал Коженя по плечу и сгреб рассыпанные по столу пачки денег. — Все и вернули!

Он выглядел триумфатором — отложил ружье на соседнее кресло, взял бутылку коньяка и наполнил рюмки.

— Бандюга,— подытожил Микун.

Граф стоял у окна и смотрел на отъезжающую «Волгу». Все происшедшее казалось ему неправдоподобным: Петр Грынич, Великий Шу, на его глазах так легко позволил отнять свой выигрыш!

— Я ничего не понимаю,— сказал он громко.— Это же Великий Шу. Он недавно вышел, даже волосы еще не отросли. Знал бы ты, какие люди крутились вокруг него, какие игры ему сватали и обставляли и о каких деньгах шла речь! Причем нередко он и отказывался! И ты хочешь сказать, что он играл с тобой ради этого говна?! — Граф кивнул на пачки денег.

— Он хотел у меня выиграть. Не удалось! — упивался Микун.

— Если Шу хочет, он выиграет всегда,— продолжал недоуменно цедить Граф. Он на минуту глубоко задумался и вдруг, подойдя к столу, расхохотался. Микун смотрел на него с удивлением, которое постепенно сменялось безграничной яростью.

Граф держал в руках распечатанную пачку, где настоящими были только две банкноты — верхняя и нижняя, остальное — нарезанная бумага для пишущей машинки.

— Да, ты прав,— лицо Графа вновь сделалось задумчивым и серьезным.— Он хотел у тебя выиграть. Только ты неправильно ставишь логическое ударение: он хотел выиграть почему-то именно у тебя.

Микун, не слушая его, потрошил остальные пачки. «Куклы»! Он зашелся в яростной дрожи. Он вспомнил его прощальный взгляд и понял, что он означал: нескрываемую издевательскую насмешку.

— За ним! — рванулся Микун, увлекая за собой несчастного председателя кооператива.

Черная «Волга» въехала на привокзальную площадь и остановилась на стоянке. В машине с распахнутой дверцей трое таксистов играли в карты.

— Карту не спугну? — весело крикнул Юрек.

Сидевший за рулем «фиата» мужчина с простым деревенским лицом сплюнул через раскрытое окно.

— Я с тобой больше не играю,— прогудел он.

— Куда ты денешься! — беззаботно рассмеялся Юрек.

Петр взглянул на часы.

— Спокойно, успеем.— Юрек нажал на газ, и машина подлетела к зданию вокзала. Грынич вбежал в кассовый зал. На счастье, очереди у окошка не было.

— Один до Щецина, пожалуйста. В первом классе,— он демонстративно нервничал, всем своим видом показывая, как он спешит.

Кассир неторопливо исполнил все формальности, связанные с продажей билета.

— От станции Вроцлав — скорым,— известил он, отрывая наконец билет и протягивая его Грыничу.

Петр почти вырвал его из рук кассира и, не дожидаясь сдачи, выбежал на перрон. Поезд уже был готов к отправлению. Он вскочил в вагон и еще раз окинул взглядом небольшую станцию. Все здесь было, как и вчера. Улыбающийся дежурный любезно кланялся пассажирам. Но Петр уже знал, что кроется за этой идиллией. Он в очередной раз обманулся.

Петр захлопнул дверь в вагон и ключом, каким обычно пользуются проводники, отпер дверь с противоположной стороны, спрыгнул на пути, в несколько прыжков пересек их, пролез в дыру в бетонном заборе и оказался на глухой улочке, где его ждала «Волга» Юрека Гамблерского.

Поезд тронулся, обнажая перрон и здание вокзала. Дежурный что-то любезно объяснял старушке.

И тут на перрон влетели Микун и Франчишек Кожень. Поезд был уже далеко. Тяжелое пыхтение локомотива стало уже почти неслышным.

Взмыленные искатели справедливости подбежали к дежурному и, судя по жестам, стали описывать ему Грынича. Тот внимательно выслушал, важно кивнул и указал рукой в направлении, в котором скрылся поезд. Кондитер смотрел на опустевшее железнодорожное полотно, сжав кулаки. По грозному и решительному выражению лица можно было понять, что от своего замысла он не отказался. Молча постояв, он схватил председателя кооператива за руку и потянул за собой, как капризного, ребенка.

Во дворе перед домом Юрек Гамблерский копался в своей «Волге». Услышав характерный звук приближающегося мотора, он еще глубже влез под капот. Рядом остановился голубой «мерседес».

— Где он? — спросил Микун через опущенное стекло.

— Так я его на вокзал отвез, он через час уже будет в Рогуве,— Юрек удивленно таращил глаза на короля города.

— Все в порядке,— буркнул Микун, давая «мерседесу» задний ход.

— А что случилось-то? — крикнул вдогонку Юрек.

— Ничего. Забыл попрощаться.

«Мерседес» рванул с места и тут же исчез за соседними домами. Юрек тщательно вытер тряпкой руки и захлопнул капот. После этого пару раз оглянувшись, он поднялся в свою квартиру.

Петр Грынич уже долго рассматривал ее, не решаясь даже внутренне, для себя, дать хоть какую-то оценку этому полуинтеллигентскому провинциальному гнездышку — он понятия не имел, как живет так называемый среднестатистический поляк. На подоконниках, всевозможных полочках и лесенках стояли горшочки с цветами, что придавало квартире вид весьма своеобразный. Все остальное было стандартным, штампованным, безликим: натертая до блеска горка с хрусталем, стол, четыре кресла, совершенно антикварное трюмо и вполне современная широкая разборная тахта, на которой валялась неубранная смятая постель. И все же в этой убогой и безвкусной квартире было какое-то тепло, некий особый аромат. Возможно, его создавали цветы, а может быть, едва заметные во всех мелочах следы прикосновения женской руки.

Юрек кашлянул в ладонь и оповестил:

— Уехали.

Петр с грустью посмотрел на него и неуверенно произнес:

— Уютно здесь у вас... Симпатичненько...

Молодой человек взорвался:

— Уютно?! Вы у Микуна хату видели? Да вы вот и сами хотели домик приобрести... И после этого вы мне смеете говорить, что здесь «симпатичненько»?!

Петр смутился.

— Ну, ну. Извините, пожалуйста, я вовсе не хотел вас обидеть. Мне просто вспомнилось мудрое изречение: «Не решетка делает тюрьму тюрьмой». Очень точно. А если перефразировать, то это будет звучать примерно так: «Не каждая хата это дом».

У Юрека не было никакого желания вдаваться в подобные дискуссии.

— Да что вы все об этом доме. Может, лучше о картах?