Василий Алексеев - Невидимая Россия

— Так вы найдете Свечина у Миллера. Приходит он, правда, поздно, не раньше десяти часов вечера, чтобы поменьше на глаза попадаться, но в 10–11 вы его наверное поймаете, — сказал профессор.

Павел поблагодарил профессора, извинился перед Марьей Евгеньевной за беспокойство и вышел. — Век живи — век учись, — думал он, идя по лестнице, — такой безобидный, старорежимный, а хитрее молодого! Миллер тоже молодец — никогда ни одним словом не сказал, что так близок со Свечиным.

Вечером того же дня Павел поднимался по ветхой деревянной лестнице в квартиру Миллера. Миллер был давно на учете у организации, но за легкомыслие и неврастеничность ни в какие тайны не посвящался. В свое время, сразу после гражданской войны, попав в плен в форме белого офицера, Миллер спасся только тем, что притворился сумасшедшим, что ему дорого обошлось — пришлось, действительно, просидеть около года в психиатрической лечебнице… С тех пор он стал на самом деле не совсем нормальным, но это спасало его и дальше. Приходя в редакцию, Миллер целовал ручки секретарше и машинисткам. Для советского учреждения это было почти невероятным явлением, но к Владимиру Владимировичу все привыкли и всерьез его поступков не принимали. — А Свечин тоже прав, — решил Павел, — у Миллера скрываться почти безопасно.

Дверь открыла пожилая дама неопрятного вида.

— Сейчас посмотрю, дома ли Владимир Владимирович, — сказала она и ушла.

Павел стоял в темной, заставленной шкапами передней. Из коридора пахло чем-то кислым. Где-то в темноте послышался голос Владимира Владимировича:

— Заходите, дружище, очень рад вас видеть!

— Куда заходить-то? В темноте ничего не видно.

— Э, батенька, держите мою руку — у нас в коридоре лампочка перегорела. Это ничего, смелее — ступенек нет.

Павел устремился в темноту за Владимиром Владимировичем, как Данте за Виргилием. Сделав несколько поворотов между надвигающимися шкапами, они достигли двери, за которой оказалась маленькая, заставленная всяким старьем комната.

— Ну, смелее… Здесь живет моя бывшая теща. Слава Богу, что ее нет дома — зла необычайно! — любезно пояснил Миллер.

— А я и не знал, что вы были женаты!

— Был, но, увы, — всё в прошлом. Да, по совести сказать, оно и к лучшему: одному для нашего брата легче, а то, знаете, вечные попреки: почему ты, душечка, ничего не зарабатываешь? Смотри, наш сосед, простой сапожник, неграмотный и пьяница — и то как живет. А ты — научный работник! И знаете, она была права. Я ей так и сказал: милая, выходила бы ты лучше сразу за сапожника или за ответственного работника. А тут, знаете, еще теща — кошмар!

Комната Владимира Владимировича оказалась каморкой и порядку в ней было немногим больше, чем в комнате злой тещи. Только, вместо старья, вся она была завалена книгами.

— Садитесь, пожалуйста, на диван. Не бойтесь — это ничего, что ножка шатается.

— Скажите, Свечин ночует у вас? — прямо спросил Павел, опускаясь на торчащие из дивана пружины.

— А вы откуда узнали? — удивленно расширил красивые зеленоватые глаза Владимир Владимирович.

— Вы не бойтесь, узнал у своих — меня тоже из Москвы выгоняют.

На изящном, легкомысленном лице Миллера отразилась печаль и сочувствие.

— А как же жена? — заботливо спросил он.

— Жена останется здесь. Она всё время предлагает ехать вместе куда-нибудь в провинцию и заново строить жизнь, но я боюсь. Война может начаться в любой момент и тогда меня все равно мобилизуют, а она останется одна в какой-нибудь дыре без поддержки, без родных и знакомых. Кроме того, я и сам не хочу порывать с Москвой.

— Вы правы, — серьезно, с тоской в голосе ответил Миллер. — Жена у вас хорошая, берегите ее в первую очередь. Свечин вас устроит — у них эта механика налажена. А вот, как вы в Москве нелегально жить будете? — Это ведь очень трудно!

— За это я не боюсь — места у меня найдутся.

— Жаль мне вас. Вы знаете, бедняга Свечин — ведь он приходит в 10 часов и ждет в комнате одних знакомых, когда теща выйдет. Я его потихоньку провожу к себе — и до утра, как под арестом. Утром уходит либо очень рано, либо уже днем и опять так, чтобы остаться незамеченным. Я и то с ним измучился. Вы посидите, я его сейчас приведу — он тут недалеко.

Не прошло и четверти часа, как дверь тихонько отворилась и в комнату вошли Миллер и Свечин. Свечин сбросил с сутулых плеч старую шубу, снял потрепанную кепку и крадущейся волчьей походкой подошел к Павлу.

— Чем могу служить? — сказал он тихо звучным холодным голосом. Павел подробно рассказал свое дело. Синие злые глаза Свечина впились в его лицо.

— Вам нужно уезжать, пока у вас на руках неиспорченный паспорт, — быстро решил он.

— Но в этом случае могут арестовать жену! — ответил Павел.

Лицо Свечина нервно дернулось.

— Мало вероятно, чтобы вашу жену арестовали, а паспорт терять не советую.

Быстрым движением он выхватил из бокового кармана бумажник и раскрыл свой паспорт: помимо роковой ссылки на постановление СНК. СССР, в графе «на основании каких документов выдан паспорт», на серых страницах подряд стояло три штемпеля: в 64 часа покинуть Ленинград, в 48 часов Одессу и в 24 часа Харьков.

— Вот попробуйте пожить с таким документом и при нашей с вами специальности. Меня половина литературоведов в лицо знает! — зло бросил Свечин и спрятал бумажник. — Впрочем, это ваше дело — решайте, как знаете. Я езжу туда, где прописан, раз в месяц. Следующий раз поеду через неделю. Меня всегда можно найти у Владимира Владимировича, если к тому времени не выгонит! — Свечин резко повернулся к Миллеру и сделал маленькую паузу. — А то прямо на Курском вокзале, в зале ожидания третьего класса. Поезд идет в 12.10 ночи, я там буду в 11.40.

Павел вошел в холодное неуютное здание вокзала. В зале третьего класса народу было мало и он легко узнал характерную фигуру Свечина, уткнувшего большой горбатый нос в какую-то книгу.

— Стараетесь не терять время? — сказал Павел подходя.

— А, это вы? Ну как, ничем не удалось предотвратить несчастье?

— Не удалось. — Павел сел рядом.

— Нет, сидеть некогда. Пойдемте возьмем билеты и займем места. В поезде такой свет, что читать невозможно. Я стараюсь занимать угловые места, чтобы можно было дремать.

На перроне дул холодный северный ветер. Крыши вагонов были белы от снега и от этого состав казался длинней и ниже. Паровоз тяжело пыхтел, клубы пара от сильного мороза оседали к земле тяжелым облаком. Выбрав вагон посвободнее, спутники забились в углы около окна, друг против друга, поставили чемоданы рядом под окно, вытянули через них ноги, подняли воротники и попробовали заснуть. Вскоре поезд тронулся. За замерзшим стеклом поплыли сначала бесформенные тени громад полутемных домов, потом совсем темные тени подмосковных лесов. Время от времени мелькали пустые освещенные перроны дачных станций. Поезд набирал скорость.