Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

— Ты, кретин четырехглазый, что ты все каркаешь, беду накликаешь! Думаешь, в твою башку компас вделан? Сам можешь сколько угодно верить, будто знаешь, куда нас несет, но мне-то баки не заколачивай! Я хочу, чтобы нас спасли, и буду ждать этого!

— Успокойтесь. Вовсе я не каркаю и никакие баки не заколачиваю. За несколько часов до нашей катастрофы я изучал карты, и знаю, что берег близко. Нас отнесло в восточном направлении — значит, мы должны очутиться у Канарских островов. Это испанская территория, где нас интернируют. Не дурите, неужели вам не обрыдла эта война? Лишь по чистой случайности вас не уничтожило взрывом, вы не стали пищей акулам. Я хочу, чтобы лодку пригнало к Канарам и нас интернировали. Тогда до конца войны я смогу оставаться там и продолжать свои исследования, чего дома мне не разрешат, дойди я хоть до Вашингтона. В Штатах у меня есть деньги — старик оставил мне почти сто тысяч, — и мы сможем потом переместиться туда. Я обучил бы вас. Вы паренек смышленый, хотя голова и набита нелепыми представлениями о вашем характере и предназначении. За год вы узнаете больше, чем доктора-биохимики. Взвесьте шанс, который сам плывет вам в руки. Проникнуть в тайны живой материи, постигнуть, как зарождается жизнь, — это же величайшая мечта человечества! Разгадать загадку сложнее загадки Сфинкса! Мир откроется вам во всей своей полноте!

Воодушевившись, он говорил и говорил, а я слушал его со страхом и непонятным трепетом — не благоговея перед этим мощным потоком интеллекта, а ощущая свою несвободу, порабощенность, в которой пребывал сколько себя помню.

— Уверяю вас, что это не только возможность достигнуть замечательных результатов, развив свой ум и способности, но и шанс послужить великому делу и в конечном счете даровать счастье всему человечеству! Эти эксперименты с клеточной тканью, Марч, дадут нам ключ к разгадке феномена скуки в более сложных организмах, что в старину обычно именовали грехом лености, праздности. Правильно именовали, поскольку это именно грех! Слепота души, равнодушие к жизни, невосприимчивость, зависимость от холеного, избалованного тела, нежелание и неумение различить божественную красоту мироздания, всего, что создано Господом и природой. Избавившись от этого бича скуки, Марч, каждый мужчина станет поэтом, а каждая женщина — святой. Мир наполнится любовью, ложь, несправедливость покинут его навсегда,

исчезнут рабство и жестокость, забудутся кровопролития. Человечество ужаснется своему прошлому, с горечью вспоминая кровь, одиночество и бесприютность, непонимание и злые страсти, убийства и принесение в жертву невинных. От страшных картин минувшего содрогнется душа и возникнет новое людское братство, появится единение. Тюрьмы и сумасшедшие дома станут музеями. Подобно пирамидам и руинам культуры майя они превратятся в памятники ошибкам, совершенным человечеством на пути своего развития. И тогда забрезжит заря новой, истинной свободы, порожденной не политикой и революциями, неспособными дать людям свободу, поскольку свободен лишь отринувший скуку. Вот цель моих экспериментов, Марч. И в этом смысле я Моисей, а ты Иосиф. И надо провести народ Израиля, а в данном случае все человечество, через пустыню в Землю обетованную. Я создам сыворотку, которой предназначено стать новым Иорданом. Вот потому-то и не хочу возвращаться в Штаты.

Я онемел словно околдованный. Он вещал голосом пророка. А между тем дымовая шашка все еще курилась дымом. И он поглядывал на нее с ненавистью, как на врага.

— Я не упущу возможности спастись. Не желаю, чтобы меня интернировали. Я новобрачный, у меня молодая жена. И даже не считая все это бредом, я все равно сказал бы «нет»!

— Так вы считаете это бредом?

Да, мне следовало быть поосторожнее в выражениях. Он попал в точку.

— Я направляю вас к вашей цели, — заявил он, — ради которой стоит рискнуть.

— В моей жизни уже есть цель и направление, — произнес я.

— Серьезно? — удивился он.

— Да, есть. И я категорически против того, чтобы благодетельствовать человечеству. Не желаю вмешательства в мою жизнь и не собираюсь лезть в чужую. Невозможно стать поэтом или святым по чьей-то воле и указке. Если уж говорить откровенно, быть и оставаться самим собой, таким, каким сделала тебя - природа, — уже достаточный труд, который мне дорого обошелся. И не нужны мне никакие Канары, я хочу к своей жене!

Он сидел неподвижно, скрестив руки, с бесстрастным, лишенным всякого выражения лицом. Дымовая шашка курилась, посылая в свежий утренний воздух маслянистые завитки дыма. Восточный край неба еще розовел, отбрасывая на воду нежные рассветные блики, а я продолжал упорно вглядываться в линию горизонта.

— Я ценю серьезность вашего ответа, — сказал он. — Думаю, вы говорите искренне. Но это частность. Основополагающие проблемы жизни куда масштабнее. Позже, когда мы поработаем с вами и все обсудим, мы наверняка придем к единому мнению. И произойдет это на островах, которые, уверен, покорят нас своей прелестью.

— Мы можем проскочить Канары, пройдя в сотне миль к северу или к югу от них. Вы морочите мне голову, выдавая себя за великого ученого, интеллектуальной мощи которого подвластно даже судно. Что ж, действуйте, я же буду надеяться на спасение.

— Я глубоко убежден, что мы вот-вот увидим сушу, — заверил он. — И почему бы вам не погасить эту шашку?

— Нет, и не мечтайте! — завопил я. — И это мой окончательный ответ!

«Этот парень совершенно не в себе», — думал я, но даже и теперь, в раздражении и гневе, все-таки колебался. А что, если он и вправду гений, а я несчастный маловер?

— Ладно, — спокойно произнес он.

Я отвернулся осмотреть горизонт и получил сокрушительный удар, сбивший меня с ног. Он саданул меня веслом и изготовился ударить вторично, уже рукоятью, а не лопастью, как в первый раз. Этот Моисей, Мессия, Спаситель рода человеческого! Он высился надо мной, упираясь в днище массивными ногами. В лице его не было злорадства, скорее озабоченность предстоящей задачей. Я попытался увернуться, откатиться в сторону с криком:

— Не убивай меня, Бога ради!

Потом я кинулся на него и, едва коснувшись, ощутил такой гнев, что готов был разорвать. Или задушить. Он бросил весло и обхватил меня, сдавив ребра. В таком положении поднять рук я не мог и действовал головой и лягался, а он усиливал хватку, так что я не мог вздохнуть.

Маньяк.

Убийца.

Две полоумные сухопутные крысы, дерущиеся на просторе океана, сцепившись в схватке не на жизнь, а на смерть. Будь это в моих силах, я непременно убил бы его. Но он был мощнее и обрушивал на мое несчастное тело весь свой огромный вес. Он был тяжелым, как кусок железа, как медный слиток, и я упал поперек лодки.