Михаил Сидоров - Хроники неотложного

Еще месяц, и все. Трое суток пути, костел с видом на Люксембургский сад, метро, станция «Гран-Опера», блюзы под гитару с губной гармошкой, монеты в гитарном чехле, еда в пакете из супермаркета, лавина сигаретных пачек из обманутого автомата, литр вина за евро…

А потом Испания, в которой я еще не был; Португалия, о которой только читал; Марокко и Мавритания — ветер, песок и звезды…

Надо Феликса подключить, а то ж ведь совсем сгниет.

Снимаю трубку, набираю номер. Должен проснуться уже по идее.

— Алло, Феликс? Спишь?

— Нет. Врубись, я сегодня ключи потерял и из соседской кухни в свою перелез. Третий этаж.

— Что, так нарезался?

— Ну. Соседи говорят: позвонил в дверь, прошел на кухню, открыл окно, обернулся, сказал: «Если упаду — звоните на станцию, скажите: фельдшер Черемушкин из окна выпал» — и на раз-два-три перелез.

— Сурово.

— Самому понравилось. Сейчас вот за пивом собрался — здоровье поправить.

— Слушай, чего звоню: я на днях паспорт в финское консульство закидываю, в Марокко и Мавританию еду, через Европу — поедешь со мной?

— Прямо так, с ходу?

— А что тянуть-то?

— А когда?

— Как только, так сразу.

— У меня загранпаспорта нет.

— В турфирме сделай, по cito [77] Незамедлительно (мед. лат.). .

— В какой?

— В любой.

— Денег нет.

— Ремеслишком прокормимся.

— То есть?

— Наиграем. Возьмем гитару, гармонику — не пропадем.

— Ну, я не знаю…

Блин, как обычно!

— А кто знает? Давай, думай быстрее. Потом поздно будет.

— Надолго?

— Сам решай. Я увольняюсь.

— «Колес» жалко.

— Вот послушай: Агадир, Кап-Джуби, Сиснерос [78] Агадир, Кап-Джуби, Сиснерос — места в Западной Сахаре, упоминаемые в книгах Экзюпери. … ничего не напоминает? Париж, Че, Гасконь, Страна Басков. Столбы Геркулеса. Неужели не тянет?

— Да тянет-то тянет, но…

— Но — что? Че, тебе тридцать один; мог бы уже стать хер знает кем, а ты все еще хер знает кто!

Звонок в дверь. Леха.

— Погоди минутку.

Отдохнувшая, с мороза, глаза блестят. В руке пакет — всякая вкусная всячина. Живем!

— Я договорю, Лар?

— Давай-давай, договаривай. — Она грациозно изгибается, расшнуровывая ботинки.

— Алло?

— С паспортом мне поможешь?

— Обзваниваешь десяток фирм, узнаешь, где быстро и дешево делают паспорт и финскую визу, и сдаешь документы на все сразу.

— А снаряжение?

— Удобный рюкзак, теплый спальник и крепкие ботинки — все.

Пауза.

— Н-н-не знаю…

— Феликс, ёбт! Помяни мое слово: всю жизнь в спичечном коробке просидишь. Все будет казаться, что еще успеешь, а потом — хлоп! — и венок на крышку. Так что думай по-быстрому. Пока.

Лариска встает на колени возле тахты, запускает под одеяло руки.

— Что затеваете?

— В Африку через Европу.

— Вдвоем?

— Вряд ли.

Она потихонечку втягивается под одеяло. Жадно целуется, дышит, выскальзывает из одежды.

— Как отработали?

Неторопливая нежность будет потом. Сейчас ей это не нужно. Сейчас ей это даже мешает.

— С часу до девяти.

— А днем?

Она делает все сама. Сначала она всегда делает все сама, зато потом — шиш.

— И днем так же.

Все, уже не слушает. Уперевшись, с долгим «ха-а-а-а», медленно оседает. Наклоняется, просовывает руки, берет снизу за плечи.

— Ве-е-е-еня. — Выдыхает.

И так хорошо сразу. Так хорошо…

Сидим на кухне и уплетаем все подряд под шампанское. Открыли духовку, врубили на полную — водопады тепла. Леха в футболке с рекламой Иностранного легиона — полюбилась ей с той поры. Довольная, улыбается.

— Когда едешь?

— Как визы сделаю.

— Надолго?

— Не знаю. Честно, не знаю.

— Звонить будешь?

— Нет.

Не обижается. Понимает. Она вообще все понимает.

Ты, Вень, на меня не оглядывайся, делай что хочешь, только обо мне вспоминай иногда, ладно?

Она лежит, подперев кулаком щеку.

Я иллюзий не строю, тебя не удержишь. Ты как приоткрытая дверь: мягкий свет, тепло, а войдешь — искренне рады. Но вся штука в том, что тебя не приглашают: хочешь — входи, хочешь — нет. Так что у меня всех желаний — рядом с тобой побыть иногда…

— Думаешь, Черемушкин не подпишется?

— Наверняка. Побоится.

— Чего?

— Неизвестности.

Леха раскладывает по тарелкам душистое мясо, а я наблюдаю, как она это делает.

— А ты сам не боишься?

— Еще как! Каждый раз перед отъездом всю ночь не спишь — предчувствия мучают, мысли дурацкие…

Ч-черт, ладони потеют. У тебя потеют ладони перед боем?

Всегда.

— Чего ты улыбаешься?

— Да так, фильм один вспомнил.

— Все-таки похожи вы с ним.

— С Феликсом?

— Да.

— Есть такое.

— Подтолкнул бы ты его.

— Пусть сам решит, хоть раз в жизни.

И тут звонок.

— Веня?

— Да.

— Я еду.

— Рад, что в тебе не ошибся, Че. За спальником без меня не ходи — говно купишь.

— А ты мне, часом, один из своих не выделишь?

— Феликс, спальник, рюкзак и ботинки у путешественника должны быть свои, как мундштук у трубача.

— Пуркуа?

— Бикоз. Ферштейн?

— Якши.

— Все тогда. Фотографируйся, бери справку с места работы — и вперед.

— О'кей. Может, выпьем по маленькой?

Я смотрю на Лариску. Мембрана у телефона сильная, все слышно на расстоянии. Она качает головой.

— Не, старик, не сегодня.

— Ты не один, что ли?

Нотки зависти в вопросительной интонации.

— Нет.

— А-а-а. Ну ладно, пока.

— Пока, Феликс.

Леха протягивает бокал.

— Доволен?

— Да. Очень.

Мы забираемся под одеяло. Ставим «Грязные танцы» и невнимательно смотрим, блуждая руками по горячей коже, прихватывая зубами мочки ушей и проходя губами от шеи до яремной ямки…

Глубокой ночью я просыпаюсь, выключаю компьютер, пью воду на кухне. Вызвездило. Над крышами, в белом кольце, идеально круглая, пронзительная лунища. Как тогда, в пустыне…

Призрачно-белая, слегка волнистая скатерть до горизонта. Угольно-черные коржи скал. Луна. Четкий, как на цифровой фотографии, силуэт верблюжьей колючки. Светло. Целое небо звезд, как в горах. Висят гроздьями, а между ними, поблескивая, умело пробираются спутники. Никогда не думал, что у нас столько спутников.

Далеко-далеко, у самого горизонта, перемещается огонек. Бедуины. Буржуев катали, теперь домой их везут. Я пью чай с финиками, выплевывая финиковые косточки. Они катятся по песку, превращаясь в мохнатые шарики. Вторую я выпью под сигарету: днем курить — только зря воду расходовать, сушняк страшный, даже глотать больно.

Никого. Я один. Встаю с восходом, в полдень, спасаясь от жары, ухожу в тень, под скалы, и сижу там часов до шести: пью чай, сплю, ищу рисунки древних на камнях, их тут много. А когда склоняется солнце, иду дальше. То и дело налетают песчаные вихри. Я слежу за их приближением и, в последний момент, поворачиваюсь спиной. На мгновение окатывает горячим воздухом, воет над ухом и летит дальше, оставляя меня вытряхивать отовсюду хрусткий песок. Часа через два утихает, сваливается темнота, и до полуночи я иду при свете луны, для верности поглядывая на компас.