Михаил Сидоров - Хроники неотложного

Ночью в пустыне хорошо думается. Никто не мешает, никаких посторонних звуков. Песок и скалы. Шесть двухлитровых бутылок с водой, и только две из них пусты — еще трое суток абсолютной свободы и вереницы ясных, неторопливо текущих мыслей. Я дойду из Диси до Каменного моста, а оттуда — иншалла! — подамся на Вади Рам…

Еще месяц, и все. Сорок долларов Шенген, двенадцать Марокко. Мавритания и Мали бесплатно, два парома — полтинник. В Париже за неделю можно наиграть пятихатку. И гитару загнать на блошином, чтобы не тащить в Африку…

Леха спит. Красивый у нее профиль — тонкий нос с горбинкой, глаза уголками вниз. И во сне красивая, нет этого страшного выражения на лице, как у многих. Кажется, я буду по ней скучать. Странно. Она старше меня, ей за тридцать, уже не такая стройная, не такая упругая, а тянет меня к ней, и жду я ее каждый раз.

Лариска поворачивает голову и сонно смотрит:

— Ты чего?

— Пить ходил. Будешь?

— Угу.

Выпивает целую банку, откидывает одеяло, шлепает босиком. Щелкает задвижкой, журчит, пускает воду. Я ныряю под одеяло. Под ним тепло. Она возвращается.

— Уй, холодный какой! Руки!.. руки!.. а-а-а!

— Может, чаю выпьем?

— Не, давай спать… Завтра.

Она затихает. Я лежу и слушаю, как будильник гоняет по кругу секундную стрелку:

Е-ще-ме-сяц-и-все, е-ще-ме-сяц-и-все.

Еще месяц.

И все.

— Образ жизни?

— Средство передвижения.

Костюм, галстук, кейс. Легкая снисходительность в голосе. Ровесник. Может, чуть старше.

— Далеко?

— В Крым.

— Отпуск?

— Да нет… так, побродить.

Оживающий лес разворачивался серо-зеленым занавесом. Кюветы были переполнены до краев, и под жухлой травой угадывалась бурая ржавчина торфяной воды. Юное солнце разогревало свежий утренний воздух.

— А чего не на поезде?

— Что?

— Чего не на поезде, спрашиваю?

— А-а… С деньгами напряг.

— Не работаешь, что ли?

Помесь наглости с непосредственностью. Такие обо всем выспросят не смущаясь, вплоть до метража комнат, а о себе, в свою очередь, ни гугу — уклончиво, с неохотой, — то ли стыдятся, то ли шифруются, не поймешь.

— На больничном сижу.

— Да? И чем же ты болен?

Нотки сарказма, сквознячок превосходства и сразу на «ты» — классический жлоб!

— Дорожной лихорадкой. Весеннее обострение, синдром перекати-поля.

Не, не улыбнулся — чересчур правильный. Может, выйти, пока далеко не отъехали?

— И сколько такое обострение длится?

— Непредсказуемо. Только в процессе лечения понимаешь: о, прошло!

— А лечишь, я так понимаю, бродяжничеством?

— Точно. Подобное — подобным, как в гомеопатии.

— А работой лечить пробовал? И деньги появятся, и в машины впрашиваться не придется.

У-у-у, как все запущено! Совсем квадратный.

— А разве я к вам напрашивался? Сами остановились.

— Остановился. Интуицию проверить свою.

О как! Ни больше ни меньше.

— Ну и как, проверили?

— Проверил. Не ошибся.

— Да ведь вы понятия не имеете: кто я и откуда.

Он усмехнулся.

— Поверь, у меня на такие вещи глаз хорошо наметан — с людьми работаю.

Открыл бардачок, извлек оттуда беджик с прищепкой.

Артемий Лонд. Старший пастор.

Старший, надо же!

Значит, сейчас приступит.

И точно. Достал Новый Завет в дорогом исполнении, протянул мне. Кожаный переплет, уголки, гравюры под калькой.

Нет уж, спасибо.

— Вы извините, но я с юных лет с Библией не в ладах.

— Атеист?

В советских фильмах немцы так пленных спрашивали: «Юде? Юде?»

— Вроде того.

Он вздохнул.

— Пионерское прошлое. А ты в нее хоть раз заглядывал, атеист?

Вообще я крещеный. В шестнадцать крестился, импульсивно, Уэббера с Райсом [79] Уэббер Эндрю Ллойд и Райс Тим — авторы рок-оперы «Иисус Христос — суперзвезда». [80] ??? Черным по белому: кроме детей и женщин… наслушавшись. Открыл Евангелие, читаю и спотыкаюсь — не состыковывается. Иудея под Римом, Иисусу в рот смотрят, он многотысячные сходняки собирает, а римляне бездействуют. К Иоанну куда меньше шло, и то его повязали, на всякий случай, а тут пять тысяч мужчин! — Восемь когорт, легион почти! — И ничего. Странно.

Или. Въезжает в Иерусалим. Триумф. Народ машет ветками, поет осанну. Через пару дней казнь — где все?

Нету. Куда делись? Неясно. Распни, кричат, распни, а ведут на Голгофу — стоят и рыдают… лажа какая-то.

Спросил. Пожурили, процитировали пару абзацев, порекомендовали не умничать, а просто верить — и как рукой сняло. На раз прошло: не, ребят, так не устраивает!

— Вы знаете, заглядывал. Неоднократно. Как-то там неубедительно все.

Ухмылочка-усмешечка, с детства такую не выношу.

Взрослые очень любили: ну-ну, дурачок, иди сюда, расскажи… Сколько раз ее видел — опять она!

И что-то невмоготу стало.

Пошел ты, старший пастор, знаешь куда?! Я полистал хрусткие, с прожилочками, страницы.

— Вот. «Покажите монету, которою платите подать.

Они принесли Ему динарий. И говорит им: чье это изображение и надпись? Говорят ему: кесаревы. Тогда говорит им:

"Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу».

— Ну и?

— Иудаизм запрещает изображения. Любые. На них даже смотреть богохульство. А тут фарисеи, ортодоксы из ортодоксов, приносят Христу монету с профилем императора. Как, а? Притом что единственной римской провинцией, которой во избежание религиозных бунтов оставили местные деньги, была Иудея. Исторический факт.

— Откуда такая осведомленность?

Зацепил — неприязнь в голосе.

— Иосиф Флавий. И опять же об ортодоксах. Проходил Иисус с учениками засеянными полями, и те, оголодав, стали колоски рвать, а фарисеи им: как? в субботу? а-а-а!!! А хрен ли они, такие правильные, сами делали на этих полях в разгар Шаббата?

Он отмолчался. Я снова похрустел страницами. Приятно все-таки пахнут, черт побери.

— Или еще:

«Вдали же от них паслось большое стадо свиней. И бесы просили Его: если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней. И Он сказал им: идите. И они, вышедши, пошли в стадо свиное. И вот, все стадо свиней бросилось с крутизны в море и погибло в воде…»

Свинья для иудея табу. С фига ли посреди ортодоксальной страны вот так, запросто, пасется две тысячи рыл?

— Там жили и другие народы.

— Но столицей-то был Иерусалим, в котором правили первосвященники-иудеи.

— Ну, мало ли… Провиант для римских солдат.

— А мяса и так навалом — тысячу лет в тех краях овец разводили, сам Моисей пастухом был. Кстати, о пастухах…

«Пастухи же побежали и, пришедши в город, рассказали обо всем, и о том, что было с бесноватыми».

Кто пас этих свиней — евреи? Ха!

— Рабы пасли. А свиней римляне могли с собой привести.