Яков Шехтер - Поцелуй Большого Змея

– А у меня сырая, – разочарованно протянул Кифа.

– Ну ничего, – успокоил его Шали, – в следующий раз обязательно получится.

– А почему молитву читал Асаф, а не Наставник?

Мои соседи переглянулись.

– Откуда тебе известно имя главного Терапевта?

– Наставник так называл его при мне.

– Послушай, Шуа, – Шали укоризненно покачал головой. – Никогда, даже наедине сам с собой не называй главу направления по имени. В обители полно Вестников, и они иногда слышат не только то, что предназначается для общего ведома.

– Они что, специально подслушивают? Как ты мою беседу с Наставником?

Шали покраснел.

– Как тебе не стыдно, Шуа, – принялся укорять меня Кифа. – Разве можно подозревать товарища в подлости? Ты ведь не понимаешь, как устроены Вестники, а сразу судишь.

– А как они устроены?

– Вот с этого вопроса и надо было начинать.

– Кифа, – мой голос задрожал. – Я первый день в обители, и с самого утра досаждаю всем вопросами. Невозможно все узнать за один день. Но я не понимаю, как Шали мог услышать слова Наставника.

– Да просто это, просто, – Кифа хлопнул ладонью по столу. – Есть внутренний круг, и есть внешний. Внутренний охватывает только Кумран и проходит по стенам обители. Все Вестники Кумрана настроены на внутренний круг. А внешний предназначен для Вестников по всей стране. Вбросить слово во внутренний круг могут Наставник и главы направлений, а во внешний – только Наставник. Шали сам по себе ничего не слышит. Если до его слуха что-то донеслось, значит, кто-то из четырех вбросил это в круг. А раз речь идет про слова Наставника – он это и сделал. Наставник решил, что избранным нужно знать про Эфрату, убийство ста двадцати шести мальчиков и про тебя, Шуа. Поэтому Шали и услышал, только поэтому. Понятно?

– Понятнее некуда.

Я почувствовал себя так, словно меня раздели догола и выставили на обозрение жителей Кумрана. Моя личная, маленькая жизнь, мои тайны вдруг стали известны тысячам незнакомых людей.

– Не переживай, – Шали легонько толкнул меня в плечо. – Мы все тут одна семья. А в семье нет секретов.

Обратно по коридору я шел между Шали и Кифой. Выпуклости стены казались мне давно знакомыми, а камушки перед развилкой сами легли в ладонь. Шали отворил дверь, и наша комната, освещенная мерцающим огоньком фитиля, выглядела так уютно, что я сразу захотел спать.

Мы быстро улеглись, прочитали молитву, я повернулся лицом к стене и уже стал погружаться в блаженное забытье, как вдруг услышал чье-то дыхание, доносящееся откуда-то снизу. Я прислушался. Звуки неслись от пола рядом с моим изголовьем. Кто-то дышал, часто и дробно, словно задыхаясь после бега.

Боясь пошевелиться, я продолжал прислушиваться. Сон моментально улетучился. Мало ли что может происходить в кумранских подземельях! Возможно, посреди комнаты находится люк в нижний этаж и по этому люку в комнату приходят иные существа? А может, Змей нашел способ пробраться в обитель и сейчас медленно разворачивает свои зеленые кольца перед моей кроватью.

Звуки усилились. Неизвестный или стал дышать глубже, или подобрался вплотную к моему изголовью. Не в силах дальше сдерживаться, я сбросил одеяло и рывком сел.

Прямо передо мной на полу сидела огромная жаба. Ее выпуклые глаза неотрывно смотрели на меня, зеленая склизкая кожа противно подрагивала. Жаба тяжело дышала и, похоже, готовилась к прыжку. Прыгать она собиралась ко мне на кровать.

Дрожь отвращения пронизала мое тело. Плохо соображая, что делаю, я выбросил вперед правую руку и освободил томление. К моему величайшему изумлению, оно прошло через жабу, не встретив ни малейшего сопротивления. Я повторил то же самое левой рукой, и продолжение моих пальцев опять пронзило пустоту. Жаба сидела передо мной – огромная, мерзкая, жирная жаба. Ее белый живот вздрагивал в такт дыханию, а рот открывался и закрывался препротивнейшим образом.

Я схватил стоящие у кровати сандалии и запустил ими в жабу. Тяжелые деревянные подошвы пронеслись сквозь нее, не причинив никакого вреда. И тут до моих ушей донеслось сдавленное хихиканье. Мои соседи, не в силах больше сдерживаться, катались по кроватям в припадке хохота.

– Я… вы… так это… – слова застревали у меня в горле, а довольные мальчишки продолжали хохотать.

Наконец Шали сел на кровати, сделал руками едва заметное движение – и жаба исчезла.

– Ты что, никогда не слышал о мороке? – спросил Кифа, отсмеявшись.

Но мне было совсем не до смеха.

– Нет, – сердито сказал я, стараясь не смотреть на шутников.

– Это прием воинов, для отвлечения внимания противника. Ты тоже будешь его изучать. Мы думали, что ты более опытный ессей.

– Я неопытный ессей, а вы безжалостные насмешники.

– Да ладно, не сердись, – Шали снова лег. – Подумаешь, пошутили немного. Скоро и ты так зароешься в учебу, что будешь рад любой возможности посмеяться.

Он повернулся лицом к стене. Кифа повторил его движение, и вскоре оба ровно задышали, а я еще долго лежал, глядя на трепещущий язычок пламени светильника и вспоминая события минувшего дня. Моего первого дня в Кумранской обители избранных.

То, о чем я хочу написать сейчас, стало мне известным во всех подробностях, когда желтые холмы Кумрана остались далеко за спиной. Я бы хотел не думать об этом, я бы хотел, чтобы эти печальные события вообще не произошли. Но изменить прошлое мы не в силах. Как и настоящее. Единственная временная субстанция, поддающаяся нашим усилиям – будущее. Я записываю свою историю, чтобы помочь другим, идущим путем духа, изменить путь и предначертание. Пусть моя короткая жизнь послужит для них примером.

Я понимаю, что большинство людей учится лишь на собственных ошибках. Если бы мы могли перенимать опыт других, человечество выглядело бы иначе. Но этот свиток предназначается детям Света, обновившим Завет со Всевышним, и мои слова скажут им куда больше, чем язычникам или сынам Тьмы.

О внешней канве событий мне поведала мать. В Кумране я научился смотреть на мир через Сердце, возвышенное над животной душой. В таком состоянии хватка Пространства и Времени ослабевает, а иногда исчезает совсем. Освобожденное сознание, сбросив оковы Здесь и Сейчас, может оглядывать как материальный, так и невидимый мир. Мир, в котором нет ни прошлого, ни будущего, а все происходит одновременно. Так прозревают грядущее, так совершают то, что невежды называют чудесами. Но в таком откровении нет ничего чудесного или таинственного. На эту ступень может подняться каждый избранный, который найдет силы подчинить сознанию плоть и страсть.

Внутренним зрением я вижу случившееся с отцом и матерью так же ясно, как если бы я стоял на соседнем холме и воочию наблюдал за событиями.