Гарольд Роббинс - Охотники за удачей

— Да, я знаю, — согласился он. — Но это важно. Такое больше не повторится, обещаю. Это для Моники.

— Для Моники? А в чем дело?

Уинтроп покачал головой.

— Я хочу отослать ее к матери в Англию. Я с ней не справляюсь. Тайком встречается с каким-то парнем и скоро начнет спать с ним, если уже не начала.

Я пристально посмотрел на него, пытаясь понять, не является ли это завуалированным шантажом.

— Ты знаешь, кто это?

— Если бы знал — убил бы! — яростно проговорил он. — Она такая милая, невинная девочка!

Я с трудом сдержал улыбку. Любовь слепа, а родители еще более слепы. Даже такой юбочник, как Амос, был не сообразительнее простого деревенщины.

— Ты с ней говорил?

— Да, пробовал, только она слушать ничего не хочет. Ты же знаешь современную молодежь. Теперь они все узнают в школе. Когда ей было шестнадцать, я нашел у нее в кармане пачку презервативов!

Вот тогда ему и надо было остановить ее. Он опоздал года на три. Сейчас ей девятнадцать, и у нее поставлена спираль.

— И что мне оставалось делать? Запереть ее дома? — возмущался он.

— Мог бы хоть попытаться быть ей отцом, — сказал я.

— Много ты понимаешь! Посмотрим, что ты запоешь, когда у тебя самого будут дети.

Я бы мог много чего ему сказать. Моему отцу тоже было не до меня. Но я слишком устал. Я решительно поднялся.

— Так как насчет денег? — с тревогой спросил он.

— Дам! — пообещал я, внезапно ощутив прилив злости. Зачем мне такие, как он? Настоящие пиявки: как присосутся, уже не отдерешь. — Я готов дать тебе двадцать пять.

На его лице отразились изумление и радость.

— Правда, Джонас?

— Да. Но с одним условием.

Он явно встревожился.

— Ты напишешь заявление об уходе.

— Из «Самолетов Уинтропа»? — недоверчиво вопросил он.

— Из «Самолетов Корда»! — уточнил я.

Он побледнел.

— Но я же основатель компании. Я все там знаю. Я как раз задумал новую машину, которую обязательно купят ВВС.

— Бери деньги, Амос. С тобой все.

Я вошел в лифт, и лифтер закрыл его прямо перед носом у Амоса.

— Вам наверх, сэр? — спросил он.

Что за глупый вопрос. А куда еще можно было ехать?

— На самый верх, — устало ответил я.

Сонная Моника лежала поперек кровати в моей пижамной куртке. Открыв глаза, она спросила:

— Все прошло нормально?

Я кивнул.

— А что было нужно отцу?

— Он только что подал заявление об уходе, — сказал я, меняя трусы на пижаму.

Она села в кровати, изумленно округлив глаза.

— Правда?

Я кивнул.

— А почему?

— Он сказал, что это из-за тебя. Что ему нужно больше времени, чтобы быть тебе отцом.

Она расхохоталась.

— Вот это да! Всю жизнь я мечтала, чтобы он меня заметил, и вот теперь, когда он мне больше не нужен, он решил поиграть в папочку.

— Он тебе больше не нужен?

Она кивнула и медленно проговорила:

— Теперь — нет. Теперь у меня есть ты. Ты для меня все: отец, брат, любовник.

Она прижалась к моей груди. Вдруг я ощутил прилив сострадания и ласково погладил ее мягкие каштановые волосы. Уж я-то знал, каким одиноким можно быть в девятнадцать лет.

Мысленно я проклинал Амоса Уинтропа, Джонаса Корда и всех мужчин, которые слишком эгоистичны и заняты, чтобы быть отцами своим детям!

Мы с Моникой обвенчались на следующий день в маленькой церквушке в Рено.

В прозрачной воде мелькнула фосфоресцирующая тень, и я повел яркую блесну. Инстинкт подсказывал мне, что рыба моя. Все сходилось: вода, неясные тени от прибрежных деревьев, сине-зеленая с красным кончиком блесна… Еще секунда — и она клюнет. Я приготовился, и тут сзади меня окликнула Моника:

— Джонас!

Форель стремительно ушла на дно. Еще не обернувшись, я понял, что медовый месяц закончился.

— В чем дело? — проворчал я.

Она стояла на берегу в шортах, с красными коленками и облупившимся носом.

— Звонят из Лос-Анджелеса. Женщина. Она не назвала себя.

Я обернулся к речке. Там ничего не блестело. Рыба уплыла. На сегодня рыбалка окончена.

— Скажи, я сейчас.

Моника кивнула и ушла в коттедж. Я быстро смотал спиннинг. Интересно, кто это. Об этом домике в горах почти никто не знает.

В детстве я приезжал сюда с Невадой. Отец все обещал с нами съездить, да так и не выбрал время.

Войдя в коттедж, я взял трубку.

— Алло!

Раздался щелчок, а потом зазвучал знакомый голос:

— Джонас, это я.

— Рина?!

— Я ищу тебя третий день. Никто не знал, где ты, и тут я вспомнила о доме в горах.

Я взглянул на Монику: она сидела и смотрела в журнал, но я знал, что она слушает.

— Кстати, прими мои поздравления. Надеюсь, ты будешь счастлив. Твоя жена очень хорошенькая.

— Ты с ней знакома?

— Видела вашу фотографию в газетах.

— А… Спасибо! Но ты ведь звонишь не поэтому.

— Да. Мне нужна твоя помощь, — ответила Рина с характерной для нее прямотой.

— Если тебе нужно еще десять тысяч, я спокойно могу их дать.

— Нет, на этот раз больше. Гораздо больше.

— На сколько больше?

— Два миллиона.

— Что?! — почти крикнул я. — Зачем тебе столько?

— Это не для меня, — сказала она огорченно. — Для Невады. У него проблемы. Вот-вот потеряет все, что имеет.

— Но я считал, что у него все прекрасно. Газеты пишут, что он получает полмиллиона в год.

— Это так, но… Понимаешь, Невада вложил все, что у него было, в постановку одной картины. Работал над нею больше года, а теперь все разладилось — ее не хотят выпускать.

— Но почему? Вышла дрянь?

— Нет, ни в коем случае, — поспешно ответила она. — Картина отличная. Но сейчас кинотеатры берут только звуковые ленты.

— Так почему он не снимал звуковую?

— Он начал работать больше года назад. Никто не думал, что звуковое кино так всем понравится. Теперь банк требует расплатиться, а Норман тоже отказывается давать деньги. Говорит, что едва хватает на свои картины.

— Ясно.

— Ты должен ему помочь, Джонас. Он вложил в эту картину всю душу. Если он ее потеряет, то ему не оправиться.

— Но Неваде же всегда было плевать на деньги.

— Дело не в деньгах, а в картине. Впервые в жизни ему представился шанс показать, каким был Дикий Запад на самом деле.

— А кому это интересно?

— Ты видел хоть одну из его картин? — спросила она.

— Нет.

— Неужели тебе не было интересно посмотреть, какой он на экране? — недоверчиво воскликнула она.

— Я и так знаю, какой он.

— Так ты поможешь или нет? — сухо спросила она.

— Это уйма денег. С какой стати я буду это делать?

— Помнится мне, однажды он отдал тебе то, что тебе было очень нужно.

Я понял, о чем она говорит: про акции Невады во «Взрывчатых веществах Корда».

— Но это не стоило ему два миллиона, — возразил я.

— Правда? А сколько они стоят сейчас?

Я на секунду задумался. Может, сейчас они столько еще не стоили, но еще лет через пять…