Руслан Белов - Встретимся через 500 лет!

– Ты не сокрушайся, ведь во сне это было, – с удовольствием послушав, перестал давить Шарапов. – А это обстоятельство вину сильно облегчает.

– Во сне говоришь? А почему тогда шоколадом от меня прет, хоть утром умывался?

– Я никакого запаха не чувствую, хоть убей, – сказал Шарапов, понюхав щеку друга.

– Зато я чувствую!

– Может, не то тогда умывал?

– Я все умывал, Володя. В том числе и то, на что ты намекаешь. Так что приходи ко мне сегодня в шкафу ночевать. В нем замочная скважина будь здоров, посмотришь, что и как, а утром доложишь.

– Сегодня?.. – замялся Шарапов. – А может, завтра?..

– Что, с Лизой сегодня трахаешься?

– Зачем ты так?.. Я ее люблю.

– Понятно. Ну, давай, тогда завтра приходи…

– Слушай, Глеб, а зачем тебе это?

– Что зачем?

– Ну, знать, кто к тебе ночью приходит? Меньше знаешь, лучше спишь.

– Что-то ты буржуйское поешь, Шарапов, – нахмурился Жеглов.

– Да нет, не буржуйское. Просто я знаю, кто к тебе приходит…

– Кто?

– Галлюцинация.

– Такой бабы не знаю. Француженка, небось?

– Профессор тебя лечит колесами?

– Лечит.

– Ну вот, у них такое побочное действие. И все, как наяву, и кайф, и запах шоколада. Заметь, только запах, белье постельное ведь чисто?

– Чисто. Потому что она замаранное шоколадом сняла и новое с фиалковым запахом постелила.

– Ну-ну, с фиалковым запахом. Это, Глеб, системный бред называется, – сочувственно посмотрел Шарапов.

– Набрался… ты тут, – сказал Жеглов, стоя уже на руках.

– Это точно.

– А знаешь, Володенька, что в голову мне сейчас пришло? – встал Жеглов, красный лицом, на ноги.

– Что?

– Что ты, – мгновенно завернул Шарапову руку за спину, – подсадная утка.

– Да ты что, Глеб! Я ж советский милиционер, воевал, ранен был, Горбатого с Фоксом брал!

– Если ты советский милиционер, почему тебя профессор Гастингсом назвал? А-а!.. Понятно, ты – аглицкий шпион!

– Отпусти, Глеб, больно.

– Не отпущу. Милосердие – поповское слово. А ну пошли!

Жеглов повел Шарапова к креслу, посадил. Взял левой рукой с письменного стола кружок скотча, примотал де Маара к спинке. Обыскал. Нашел в кармане галифе свой бумажник, сказал торжествующе:

– А я его все утро искал! Да ты брат, не аглицкий шпион, и даже не подсадная утка, ты пошлый карманник! Счас мы с тобой в Петровку, 38, играть будем.

Жеглов, злорадно улыбаясь, включил настольную лампу, направил в лицо Шарапова.

– Хватит, Глеб, фраера из меня делать! – отстранился тот от яркого света. – Я тебе не Кирпич, кошельки дергать.

– Да, ты не Кирпич, мистер Гастингс. Ты – шест. Рассказывай, чей. А орать станешь – хавало заклею, письменно станешь колоться, а это долго и нудно, да и к ужину опоздаем.

– Что такое «хавало»?

– Ну вот, молодец, почин делу. Чтобы русский человек не знал, что такое хавало?

– Да ты сам не русский! – закричал Шарапов. – Чтоб русский человек так по-лягушачьи квакал? Ты сам шпион! Говори, кто тебя в Эльсинор заслал? Говори, сука!!

Жеглов оторопел.

– Ты ж знаешь, баба у меня, считай, француженка. Вот и научился.

– А! Баба у него француженка! За это у нас десятка!

– Слушай, кончай дурика корчить, смотреть противно.

– Сам кончай, ментовская рожа. Выключи лампу, глаза сожжешь!

– Хорошо, мистер Гастингс, выключу, – выключил, сел напротив. – Ты сейчас минут пять посидишь, придешь в себя, а потом все расскажешь. Все, что знаешь об этом сатанории.

– Я мало что знаю…

– Как это так? Столько лет здесь паришься и не знаешь?!

– Да лечит меня профессор, потому и не знаю…

Де Маар рассказал Жеглову о своей беде.

– Так… Значит, ты людоед… – выслушав, посмотрел тот с уважением. – Лягушки, значит, надоели, и ты за человечину. Ну ничего, мы это быстро поправим. Но сначала – память.

Жеглов встал, остатком пластыря замотал задергавшемуся де Маару рот. Закончив, с привычной, судя по сноровке, работой, окинул озабоченным взглядом комнату:

– Где-то тут иголки швейные были…

Де Маар, бледный, замычал, задергался так, что кресло опрокинулось на бок.

– Ой-ёй-ёй, как мы боимся, – Жеглов, глянув на мученика мельком, пошел к секретеру, выдвинул ящичек, достал маникюрные ножницы, сверкавшие никелем. – А что ты потом будешь делать? С иголками под ногтями? Счас мы их найдем, и твоим буржуйским холеным ноготочкам больненько, очень больненько сделаем. Я иголочки сейчас поищу, может, еще что найдется, а ты вспоминай пока, ой, вспоминай.

Тон мычания де Маара изменился с протестующего на соглашательский.

– Вспомнил? – обернулся Жеглов.

Де Маар закивал.

– Честно?

Ответом было положительное мычание.

– Просто замечательно. А во сне что теперь будешь видеть?

Де Маар стал вздергивать подбородок в сторону Жеглова.

– Меня? Вот и хорошо, вот и ладненько, – опустившись на колени, срезал ножничками пластырь с головы Маара. – Эка быстро у меня получилось. Если дальше так с клинической терапией пойдет, глядишь, профессором психиатрии стану.

– Руки развяжи, профессор, – отерев лицо от пластырной клейковины, выдавил Маар.

– Не, потом – лечебный эффект может пропасть, – рывком вернул Жеглов кресло в штатное положение. – Ты сначала доложи мне все, что знаешь, потом – свобода, как осознанная необходимость.

Постояв у окна, Жеглов вернулся к столу, уселся, посмотрел на Маара. Тот неподвижно сидел, глядя прямо перед собой и ничего не видя. Голубые его глаза казались стеклянно-кукольными.

– Что с тобой, Володя?! – подался к нему встревожившийся Жеглов.

Маар сказал тихо:

– Я все вдруг вспомнил… Почти все.

Шарапов не стал говорить – в дверь постучались.

– Да! – сказал Глеб, и вошла заговорщицкого вида Аннет Маркофф, явно с последней сплетней. Увидев, что хозяин номера не один, она заинтересованно спросила, что это такое они репетируют?

– Советскую драму «Место встречи изменить нельзя», – ответил гэбэшным голосом Жеглов. – Не хотите сыграть в ней роль Зои Космодемьянской, повешенной гитлеровцами на морозе?

– Я на минутку зашла, мусор унести, – бросилась горничная к корзине.

Когда дверь за Аннет захлопнулась, Жеглов посмотрел на Шарапова.

По щекам того текли слезы.

– Ты чего расквасился? – подался к нему. – Что-то тягостное вспомнил?

– Нет, не вспомнил, – сказал Шарапов, – а как бы узнал. Нет, не узнал, а посмотрел.

– Что посмотрел?

– Две серии из своей жизни.

– Понятно. А как они называются?

– Первая называется… Первая называется «Последнее дело Мегре»…

– А вторая?

– «Последнее дело Пуаро».

– А сейчас какая серия?

– «Последнее дело Жеглова», я думаю, – посмотрел на него Маар как на покойника.

– Не врешь?.. – сглотнул слюну бывший начальник отдела по борьбе с бандитизмом.