Лариса Ратич - Антипедагогические этюды

И ушла, шепнув напоследок: «Ну, ни пуха, ни пера». Надо было её послать к чёрту, может, по-другому бы всё вышло. А он – «спасибо, Ирина Петровна»!

Ушла – а он остался торчать у доски, как болван. Стоял, смотрел и молчал.

- Садитесь, Геннадий Геннадиевич! – хмыкнул долговязый тип со второй парты. Ненавистный Ломов, как потом выяснилось.

Это был не урок, а комедия какая-то!.. Сначала Гена прочитал список вслух, стараясь хоть кого-нибудь запомнить (а их – почти три десятка!), потом начал что-то объяснять, робко и тускло, не отрывая глаз от конспекта…

- Геннадий Геннадиевич, - влез Ломов, - а давайте-ка, лучше о себе расскажите. Ну, для большего понимания!

Юный учитель растерялся:

- О себе?.. Хорошо, давайте…

Но о себе – ничего особенного не сообщалось: родился, учился, ещё не женился…

- И что, это всё? – не отставал Ломов. – Ну а что-нибудь «крутое» у вас было?

И тут неожиданно для себя Гена брякнул:

- Было. Я служил в десантных войсках.

Соврал – и обомлел. Зачем?! Но класс уже загудел одобрительно:

- О-о-о!!

- И что, приёмчики какие-нибудь знаете?

- А покажете?!

- А скажите, вы…

- Стоп-стоп, ребята! Всё покажу и расскажу на перемене, если сейчас дадите хорошо урок провести. Всё зависит от вашей дисциплины.

Веско сказал, внушительно. Молодец! На секундочку вдруг представил, что он и в самом деле – всё испытавший боец, с таким опытом за плечами, что ой-ой-ой!

Остаток урока прошёл довольно благополучно: слушали, записывали, почти не шумели, и Гена успокоился, почувствовал себя уверенней.

Но как только прозвенел звонок, молодого педагога тут же окружили мальчишки, во главе с Ломовым.

- Покажите что-нибудь, Геннадий Геннадиевич, пожалуйста!

Историк пытался отговориться, что, мол, его приёмы – это секретное оружие. Нельзя разглашать. Он даже подписку такую давал, понимаете?..

- Ну что-нибудь простенькое, обычное!

…Не выпускают. Что ты будешь делать?..

- Ладно, - к счастью, Гена действительно знал один интересный захват. Брат научил.

- Вот ты… как тебя? Саша Ломов, кажется? Иди-ка сюда. Становись! Нападай на меня сбоку!

И как это вышло, историк даже сообразить не успел. Ломов действительно напал и в три секунды заломил «десантнику» обе руки назад.

- Стой, Ломов, подожди, так нечестно! – брыкался педагог.

- Против Ломова нет приёмова! – захохотал толстый «рыжик».

Геннадий Геннадиевич, красный и потный, наконец высвободился и попытался всё же объясниться:

- Да ты неправильно напал, Ломов!

Но после первого «нападения» лучше не стало: пришлось уже подниматься с пола. И костюм выпачкал…

Возвращался историк в учительскую с мерзкими ощущениями, да надо было ещё и отговариваться: «Упал!..»

Учительницы дружно бросились хлопотать вокруг его измызганного рукава, но настроение было всё равно испорчено. К тому же Ломов быстро всё растрепал по школе, не жалея красок:

- Да я его только чуть задел, а он аж до батареи доехал; еле успел очки поймать!

Так что третьего сентября к кличке «Ген Геныч», которая возникла сразу, тут же добавилась вторая: «Десантник». Но это было только начало Генкиных бед. Как он ни бился, как ни старался – ни в одном из классов (а ему дали все восьмые и девятые) он не мог добиться хотя бы тишины на уроке, не говоря уже ни о чём другом.

Он злился, кричал, бегал за завучем: всё напрасно, Стоило завучу выйти – и всё начиналось сначала, и ко всему прочему один остряк из восьмого «А» благополучно перекрестил его ещё и в «Гингемыча». Кличка тут же понравилась: действительно, нервный историк чем-то напоминал злую волшебницу Гингему из знаменитой сказки.

Проблемы нового учителя секретом не являлись (как, впрочем, и в любой другой школе), и директриса дружески посоветовала молодому коллеге:

- Геннадий Геннадиевич, походили бы вы на уроки наших опытных учителей. К Тепловой, например. У неё – дисциплина! Присмотритесь, что да как…

Историк совет принял. Он и сам уже хотел. Надо же искать какой-то выход!

Урок Тамары Константиновны Тепловой его поразил. Потряс! А ведь посмотреть на неё – сразу и не скажешь, какая в ней… силища, что ли? Маленькая, сухонькая, совсем седая; голос – тихий. По-старомодному вежливая, незаметная.

А оказалось!.. Гена смотрел и поражался: все слушают, пишут… Ломов – Ломов! – руку тянет… Да и интересно было, что тут говорить. Шёл на урок – думал: физика, скука смертная. Хотел просто глянуть, как она с этими лоботрясами уживается? А просидел с открытым ртом, как пацанёнок. Тамара Константиновна и с повторением справилась быстро, и новый материал втолковала умело и доходчиво (Гена – тут же понял!), и пошутить нашла минутку… И всё как-то к месту, здорово и ловко. Оценок поставила много (и справедливо!).

Двоек – две штуки влепила, но совершенно не обидно. И тут же назначила лентяям дополнительное домашнее задание, чему они даже обрадовались (дала шанс «закрыть» последнюю оценку!).

«…Значит, надо… полегче, что ли, - сделал вывод историк. – Пошутить вовремя, факты какие-то интересные ввернуть…»

Весь вечер он вдохновенно готовился, даже мама с надеждой спросила:

- Ну что, Геночка, втянулся наконец?

Но следующий день снова показал, что Геннадий Геннадиевич не сдвинулся с места ни на йоту. Мука, да и только!.. День получился суетной, нервный, и особенно «достал» всё тот же класс, в котором учился Ломов. Да, в общем, и не в Ломове дело, - все они хороши. Что, что, что им надо? Ведь такой материал подготовил!.. И анекдот рассказал…

…Вечером историк решил куда-нибудь сходить, расслабиться. И заодно подумать: куда уходить. А что уходить надо – сомнений больше не осталось. Права мама, права… К себе в музей поможет устроиться, и забудется эта чёртова школа как страшный сон.

В кафе, куда в конце концов зашёл Гена, было пусто, и это даже понравилось. Не хотелось ни с кем сегодня общаться, и Геннадий Геннадиевич сел за дальний столик в углу, заказав себе пиво с любимыми орешками. Только устроился – как на пороге возник Ломов, а с ним – «знакомые всё лица».

«О!!!» - внутренне простонал Кочетков. Ему тут же захотелось сморщиться, испариться, исчезнуть; но не успел.

- Геннадий Геннадиевич!! – завопил Ломов, и вся компания немедленно заняла стулья рядом с учителем. – Отдыхаем? И можно с вами?

- Пожалуйста, - вяло предложил историк, думая только о том, как бы ему сейчас уйти, не теряя собственного достоинства. Начал было даже подниматься, но вдруг его осенило:

- Слушай, Ломов! – взмолился он. – Давай, наконец, поговорим в неофициальной обстановке. Ну что я тебе плохого сделал, а? И вам, ребята, тоже?

Он говорил долго и задушевно. И про то, что он учился-учился, а теперь не знает, зачем; и про нервы свои испорченные; и про то, что он – молодой ещё. Получалось жалобно.