Валид Арфуш - Sex. Убийство. Миллион

Большая гора, которая гордо стояла за нашей спиной, всегда давала нам ощущение какой-то неправдоподобной защиты…

Пишу эти строки и у меня такая ностальгия по моему прекрасному маленькому городку…

Эти горы сразу спускались в море… Когда утром восходит солнце, оно всегда поднимается из-за горы, а к концу дня — тонет в Средиземное море, оставляя на горизонте буйство красок прекрасного заката… Природа в этих краях настолько красивая, настолько уникальная, что нет таких слов, чтобы описать эти живописные места, это надо только увидеть…

Утром следующего дня все спали. Это была суббота, мама с папой не пошли на свои сборы, решили поспать подольше, не думая о политической деятельности хотя бы до обеда. Я проснулся, но продолжал лежать в постели. Солнце стремительно поднималось, и ярко-желтые лучи начали заполнять нашу комнату. Давид спал. А старшая сестра Нелли была уже в ванной.

Вспоминая о Нелли, я до сих пор думаю про мороженое. Кстати, может быть, именно поэтому я не очень жалую этот вид десерта до сих пор. Нелли очень любила мороженое, и каждую субботу в одиннадцать часов утра я не мог заниматься ни одним делом, кроме покупки этого лакомства для сестры. Она давала мне деньги, а я ходил к лавочнику за покупкой. Каждый раз старичок, продававший мороженое, украшал порцию для сестры какой-нибудь сладостью: шоколадом, орехами, джемом… В эту субботу стояла очень сильная жара, наш город вообще отличается особым солнцепеком. Днем находиться на улице без головного убора и бутылки лимонада практически невозможно. Но сегодня жара была просто невыносима.

— Ты точно хочешь мороженое? На улице очень жарко, — вопрошал я Нелли, надеясь, что сегодняшняя суббота будет исключением.

— Саймон, не привыкать. Попроси лавочника порцию без добавки, просто пломбир. — Нелли улыбалась как ни в чем не бывало.

Я не спеша вышел из дома. Ни одной живой души на улице. Все спрятались от жары. Лавочник не стал добавлять в мороженое для Нелли сладости, вместо них он добавил еще один шарик в вафельный стаканчик.

Глядя на этот добавленный шарик пломбира, я испытал массу противоречивых эмоций. Нелли никогда не давала деньги на мороженое мне. И я решил отблагодарить себя сам. Признаться, я хотел съесть только добавленный шарик, ведь так Нелли не заметила бы ничего. То ли жара на меня подействовала, то ли пломбир был особенным, в общем, дойдя до дома, у меня в руках был лишь маленький кусочек вафельного стаканчика. А Нелли так и не поверила в то, что прилетела какая-то огромная птица и выхватила мороженое из моих рук, но к несчастью для птицы мороженое все-таки упало на зем-лю. (Вот и фантазер же я!) Наверняка Магдалена сидела на балконе и непременно рассказала сестре, в какой именно рот упал пломбир, предназначавшийся для сестры.

Я уже практически проснулся. Вдруг мне показалось, что стучат в дверь. Я мигом подскочил и понесся в прихожую, чтобы не разбудить домашних. На пороге стоял высокий мужчина в черном костюме и в галстуке, с портфелем и большой папкой в руках.

— Здравствуйте. Давид живет здесь?

— Может быть, и живет. — Чутье мне подсказывало что-то неладное.

— Позвольте представиться. Я из посольства Советского Союза. Могу ли я войти в дом?

— Да, конечно. — Это был голос из-за спины моей мамы. Таки проснулись.

— Давид обращался в посольство, чтобы поехать жить и учиться в Советский Союз музыке и игре на фортепиано, — продолжал незнакомец.

— Вы, пожалуй, ошиблись адресом, — начал я, но был прерван речью брата.

— Я обращался несколько месяцев назад, — подтвердил подошедший, еще немного сонный Давид. Все стояли с раскрытыми ртами от неожиданности и удивления.

— Тогда я уполномочен вручить ваш билет и визу, при условии, что завтра в три часа дня вы должны быть в аэропорту.

Вечером состоялся очень долгий разговор с родителями. Не буду пересказывать его смысл, но ровно в три часа следующего дня Давид таки стоял возле входа в аэропорт.

Шел восемьдесят девятый год.

Все были в шоке, я в особенности. Всегда думал, что Давид рассказывал мне обо всем. Что бы ни случилось, что бы ни произошло, я был в курсе всех дел брата, а он — моих. Вспомнить тот же «Playboy». Как оказалось, в жизни Давида были большие секреты, нежели журналы с голыми девочками. Теперь я стал понимать, о чем шепотом говорили друзья Давида на наших прогулках, что за секрет, который я никак не мог разгадать. Секрет открылся сам, и имя ему было Советский Союз.

Физическое расставание с братом было тяжелым. Я заболел. Температура держалась на столбике сорока градусов и предательски не хотела ползти вниз. Я никак не мог смириться с разлукой. Но организм вылечить легче, чем душу, поэтому вскоре я пошел на поправку, а боль в сердце, хоть и притупилась, но все же осталась.

В то время я уже поступил в университет на факультет экономики. Сказать, что я ничего не понимал в экономике, ничего не сказать. Мой преподаватель говорил: «Чтобы хоть как-то разобраться в предмете, советую вам читать газеты об экономике и смотреть ТВ программы на эту тему!» Я до сих пор не прочитал ни одного экономического обзора, а когда диктор по новостям касается темы экономики — сразу же переключаю. Не сложилось у меня с этой наукой, любви не вышло. Как у меня сегодня получается деньги зарабатывать, даже не знаю!

Месяц мы ничего не слышали о Давиде. Ни звонка, ни телеграмм, никаких других новостей. Неделями позже почтальон доставил в дом конверт со штампом советской почты. Это была открытка от Давида. На ней было изображено море, солнце, девушка загорает на пляже, а на горизонте белел одинокий парус с раздувающимися ветрилами. Черной шариковой ручкой было написано: «Я здесь» и стрелкой указано на парусник. Это был почерк Давида. Я тут же схватил словарь и стал искать слово, которое было написано на открытке. «Днепропетровск», — прочитал я по слогам, и родители, стоящие рядом, почему-то усмехнулись. Видимо, слово им показалось необычным.

После этого вся моя жизнь вертелась вокруг этой открытки. Ведь не зря же брат прислал ее, от него не было никаких новостей. Я все думал и думал об этом Петровске, и как лучше туда попасть. Мысли путались, а Петровск был таким же далеким, как и тот одинокий парус на открытке.

В это же время моя сестра Нелли тоже уехала. На каникулы в Париж. Единственной отрадой было то, что по субботам не надо было ходить за мороженым. С другой стороны — дом стал совсем пустым. Каникулы Нелли отчего-то длились слишком долго. Видать, сестра их продлила себе сама, потому как все ее сокурсницы давно приступили к занятиям.

Однажды вечером отец вернулся домой совсем грустный, без настроения. Я думал, что виной этому политические передряги, которые он с регулярностью переносил со своими соратниками. Когда домой вернулась мама, все стало на свои места. Я слышал их разговор. У нас дома не было телефона, и Нелли позвонила соседям. Он сказал лишь одну фразу: «Дочь попросила отправлять ей вещи в чемоданах». Вот так я остался в доме один с родителями. Думал, вроде бы классно быть одному, все внимание на меня, и мама готовит мне, мороженое по субботам я тоже покупал уже для себя.