Владимир Орлов - Лягушки

— Александр Андреевич, — сказала Свиридова, — считает, что на мотоцикле…

— Эко его путешествие-то разморило, — расстроенно прошептал Поскотин. — И баня, выходит, не помогла…

— Возможно, дело не в бане, — сказала Свиридова, — а во мне…

Ковригин снова писал, отказывался от еды и, скорее всего, не соображал, кто с ним и о чём разговаривает. "Так он, — встревожилась Свиридова, — отсюда никуда не двинется, пока не испишет обе тетради". И тут же сказала себе: "Тебе-то что!"

Однако в одиннадцать часов Ковригин сам напомнил Свиридовой и Поскотину о том, что ему надо быть в сборе и для возвращения в Москву иметь приличный вид. Вчера, перед баней, Свиридова коротко постригла Дервиша и с помощью Ивана Артамоновича убрала с его подбородка и щек походную щетину. Но сейчас, подойдя к зеркалу, Ковригин выразил неудовольствие отросшими за день волосками. "Где моя бритва?" — спросил он. По предположению Свиридовой, все его вещи остались в Синежтуре, она же не имела прав и полномочий забрать эти вещи, кто она ему, никто, чужая… "Ну да, — кивнул Ковригин, — так всё и было…" На последние слова Свиридовой Ковригин не обратил внимания. Или признал их правоту.

В дорогу к футбольному полю и к средству вывоза Ковригин отправился в ношеных, но опрятных одеждах Ивана Артамоновича. Выглядел в них (он был выше Поскотина) странно, а для кого и смешно. Багажом были у него лишь две известные нам тетради, он нёс их, прижав к груди, то и дело взглядывал на них, не потерял ли?

Иногда он бормотал: "… Мотоцикл… девушка Алина… секретное оружие…" "Алина, пусть будет Алина, — думала Свиридова. — Это уже не моя жизнь…" Но вспоминала: Ковригин рассказывал ей о каком-то мотоцикле и девушке Алине…

Мобильный Свиридовой уловил дальний сигнал, и женским голосом было указано ничего не пугаться, ничему не удивляться, а постоять у футбольного поля ещё пять минут, до двенадцати.

Небо было чёрное, с россыпями звёзд, но будто ледяное, и Свиридова отругала себя за то, что забыла набросить на плечи Ковригина предложенный Поскотиным ватник. Ковригин, наверное, сейчас дрожал. "Как бы не простудился, бедолага…" — растроганно думала Свиридова. Ей померещился приближающийся к ним рев мотоцикла. Но ожидаемый мотоцикл к футбольному полю так и не приблизился. Зато прямо над ними возник огонёк. Быстро он превратился в подобие мелкого мотылька ("Вот, наверное, почему костры просили не жечь, а свет в домах выключить"). Но тут мотылёк погас, исчез или просто стал невидим, а через пять минут на футбольное поле бесшумно опустилось и встало на лапы чудовище, похожее на большую продолговатую лепёшку. Внизу его вспыхнул свет, неожиданностью своей напугавший Свиридову и Поскотина.

И ведь было произнесено женщиной: "Не пугаться. И ничему не удивляться".

А Ковригин воскликнул, то ли всё же удивлённо, то ли испытывая воодушевление:

— Воздушный корабль!

В подбрюшье воздушного корабля увиделось теперь однопалубное помещение со столами и диванами, вызывающее мысли о холле чего-то или о ресторанном зале. Дверь в ресторан приоткрылась и выпустила на землю короткий трап о семи ступенях.

— Милостиво просим заходить на корабль. Отлёт произойдёт через две минуты, — объявил радиоголос.

"Это и не чудовище! — решила Свиридова. — Это тарелка. Летающий объект. Сейчас они заберут Ковригина и отправят его в неведомое измерение".

Тут Свиридова чуть ли не взъярилась. Только что она собиралась помахать ручкой отбывающему от нее на мотоцикле с девушкой Алиной Ковригину, но теперь она взъярилась. Конечно, Ковригин шалопай шалопаем и сейчас, похоже, не собирается оказывать сопротивление враждебным силам, но какое они (кто — они?) имеют право распоряжаться его судьбой, то обрядили его Дервишем, а теперь намерены уволочь его куда-то, где возможны самые отвратительные опыты, а потом, позабавившись, и вовсе уничтожить его сущность? Нет, надо было оберегать его, а в случае чего и спасать его жизнь, жертвуя своей.

— Настойчиво просим подняться в салон корабля, — произнёс радиоголос управительницы вывоза.

Ковригин обнялся с Поскотиным, пообещал быть с ним на связи. Поскотин поцеловал руку Свиридовой, шепнул: "Вы уж поберегите Сашу. Тут что-то не так…".

Поднимаясь по трапу, Свиридова вспомнила о недавнем пророчестве (или поэтическом видении) в Аягузе акына с четвёртой бородой. Тот пообещал прилёт невиданного здесь воздушного корабля со сверкающими боками и пивом в буфетах. Вот ведь как! Свиридова тогда объяснила поэтическое видение соседством с Байконуром. Но акын, видимо, оказался проницательнее. Правда, рассмотреть бока корабля Свиридова не смогла. "Тарелка на тарелке", — отложилось в её создании. Или пухлая лепешка. Некая надежда затеплилась в ней. Недавно и президента Калмыкии, несмотря на его службы безопасности, пришельцы забирали на несколько часов для доверительных бесед, и ничего, президент жив и здоров, укреплён в интеллектуальных способностях, хотя более уже не руководит кумысно-шахматной родиной.

Тут же Свиридова ощутила толчки тяжёлых мешков. Мимо неё, в стараниях не опоздать, проскочил козлоногий мужик. Сообразив, что был неучтив по отношению к заслонявшей ему проход даме, прорычал: "Пардон!" — и оказался в салоне корабля. Трап сейчас же втянулся в дверь, дверь покатила вправо, задраила салон.

Корабль вздрогнул, произвёл некое шипение, а дальше его движения и манёвры никак не ощущались. Ковригину, видимо, и сто метров от Поскотина дались нелегко, пошатываясь, он подошёл к одному из пристенных диванов и стариком опустился на него. Разложил перед собой две тетради и достал презентованную Поскотиным ручку. Но тут же нашёл в себе силы подняться и воскликнуть:

— Пиво!

Свиридова снова вспомнила провидческое обещание акына из Аягуза о буфетах с пивом на невиданном корабле. Правда, были обещаны буфеты, а не один-единственный, но художники слова имеют право на преувеличения. А к ним с Ковригиным приблизилась изящно-деловая женщина, лет тридцати восьми, прямая, умеющая носить туфли на шпильках, властная, но не из самодурок, со смешинкой в глазах, и ясно, что значением — куда более важная, чем три спортивных молодца в тёмных костюмах-униформах, со скукой вынужденных в пустом зале изображать бдительность стражи.

— Да, уважаемый Александр Андреевич, пиво у нас имеется… Позвольте вас приветствовать на борту нашего воздушного корабля… Увы, баночную "Балтику", номер 3, в буфет завезти не успели, а вот "Старый мельник" у нас — в разных видах…

Ковригин выразил согласие и на "Старый мельник".

— Должна сообщить, Александр Андреевич, что вещи ваши, оставленные вами в Синежтуре, усердиями Петра Дмитриевича найдены и находятся в чемодане здесь, в нашей камере хранения. При них имеется опись предметов, тетрадей, денег и прочего. Если у вас возникнет потребность воспользоваться ими, то, пожалуйста, обращайтесь ко мне.