Владимир Орлов - Лягушки

Между тем за столиком, где присел козлоногий пассажир с чёрной бабочкой на босое тело, возникли явные некомфорты. Пассажиру, заметно — без всякой приязни, что-то выговаривал один из смотрителей зала, на вид — уволенный из рядов старший лейтенант, да и откуда было взяться приязни к личности небритой и наверняка живущей без регистрации. Тот же лишь посмеивался, а достав из мешка грецкие орехи, принялся грызть их, отправляя скорлупу на невинно-чистый стол. Начальственная женщина вынуждена была прекратить любезности со Свиридовой и Ковригиным и поспешила к козлоногому.

— Извините, пожалуйста, я управительница полётом, — сказала она, назвала и своё имя, но Свиридова его не расслышала, а Ковригин опустил кружку с пивом и стал вглядываться со вниманием в управительницу полёта и его вывоза… — Какие основания вы посчитали достаточными, чтобы отправиться с нами в полёт?

— Ну, как же! — удивился козлоногий. — Не вы ли пригласили всех: "Настойчиво просим подняться в салон корабля…"? Я простодушный и откликнулся на призыв. Но оказывается…

— Да… — задумалась управительница, — вышло упущение.

— Вы не расстраивайтесь, — сказал козлоногий. — Я скоро сойду. Ну, не скоро, а как только будем подлетать к Казани, так и сойду…

— Во всяком случае прошу вас не сплевывать скорлупу на пол и сдать свирель.

Козлоногий, видимо, собирался отстаивать права пассажира, но управительница сказала строго:

— Таковы правила безопасности полётов.

Козлоногий вздохнул, засунул руку в заросли шерсти на груди и добыл оттуда свирель. Свиридова подумала: потребуй управительница сдать еще две свирели, были бы добыты и еще два духовых инструмента. Тут же она углядела на столе перед козлоногим журнал "Под руку с Клио" с публикациями Ковригина. Журналы с "Записками Лобастова", увидела теперь Свиридова, лежали и на пустых столах будто бы украшениями, на манер ваз с цветочками. А управительница вывоза вернулась к Ковригину и Свиридовой, сказала:

— Извините, забыла представиться. Полина Львовна. Ваши имена мне известны. Повар сегодня хороший. Полёт у нас целевой. А потому цен для наших пассажиров и гостей в меню нет. Угощайтесь чем пожелаете. Вы утомились после дорог и приключений, летим мы неторопливо. А потому самый резон вам отдохнуть. Ключи от мягких кают вам выдаст стюардесса левого борта.

— А пираты на нас не нападут? — поинтересовался Ковригин.

— Какие пираты? — удивилась Полина Львовна.

— Воздушные, — сказал Ковригин.

— Вряд ли, — сказала Полина Львовна. — Если нападут, пожалеют…

— В вашем меню предложены виноградные улитки…

— Да, — согласилась Полина Львовна. — Нынче они в моде. У нас в разных видах. Сырые, запечённые, вяленые к пиву, жаренные в масле.

— Мне порцию вяленых к "Старому мельнику"! — сказал Ковригин. — А кто их поставляет?

— Фермеры, — быстро сказала управительница. — В Подмосковье появились фермы виноградных улиток. Да и сами они ползут к нам откуда-то по огородам садовых товариществ. Скажем…

Она тут же замолчала и, извинившись, отправилась по неотложным делам в отсеки управления.

А Свиридова насторожилась. Совсем недавно она взъярилась, в порыве оберечь свободы, здоровье и тем более жизнь Ковригина, ослабленного чьими-то интригами и затеями враждебных сил ради неизвестных выгод. Она поднялась к пришельцам, желая дать им отпор или хотя бы разделить судьбу Ковригина. Теперь же, особенно после слов об участии в вывозе Дувакина, ей бы успокоиться. Она и успокоилась. Но мирное общение Ковригина с той, кто, по прежним мыслям Свиридовой, была пришелицей, способной уворовать Ковригина, именно мирное общение их Свиридову насторожило и возродило в ней воительницу. И разговор-то шёл пустой, так, разговор клиента и официантки, и слова произносились функциональные, но подсознание Свиридовой уловило в них, в интонациях их, во взглядах друг на друга собеседников, движение не разгаданных ею пока энергий, явно не враждебных, с мгновениями открытий Ковригина и ощутимым кокетством зеленоглазой дамы, не такой уж и властной, а по отношению к Ковригину — и романтически-ласковой. Слова же в их разговоре, скажем, о виноградных улитках, имели какой-то утаённый от неё, Свиридовой, смысл. Полина Львовна наверняка ощутила неудовольствие Свиридовой и поспешила удалиться опять же по неотложным делам. Почему бы и не для работы над документами?

Ковригину были доставлены пиво и улитки. Ковригин посасывал вяленую закуску, заметил, наконец, козлоногого мужика. Присутствие его в небесной повозке Ковригина удивило. А мужик заулыбался и помахал Ковригину лапой. Ответное движение руки Ковригина вышло вялым.

— Ты его знаешь? — спросила Свиридова. На всякий случай.

— Он мне известен, — сказал Ковригин.

— Похоже, ты знаком и с нашей хозяйкой, Полиной Львовной, — Свиридова допустила в интонации толику иронии.

— Вижу её в первый раз! — резко произнёс Ковригин. И нахмурился.

Но быстро сдался Ковригин, напряжение, наконец, покинуло его (да и в напряжении ли чувств находился Ковригин в переходе из Аягуза в Джаркент, не очарованным ли путником волокся он за свирелью?), и он согласился пойти на боковую, то бишь на левую палубу, в каюты. Служитель доставил к его лежанке чемодан из Синежтура, Ковригин наскоро заглянул в него, обнаружил тетрадки отца, свои документы, телефон, ключи от квартиры и застегнул чемодан молнией.

— Может, тебе одежду погладить? — осторожно спросила Свиридова.

— Не надо! — буркнул Ковригин.

— Ты помнишь вчерашнее? — волнуясь, сказала Свиридова. — Ночь у Ивана Артамоновича?

— Помню, — сказал Ковригин. И зевнул. Но может, и не помнил.

За завтраком Свиридова была с ним холодна, да и Ковригин не стал разговорчивее, думал о чём-то, лишь одно обстоятельство оживило его.

Козлоногий мужик явился откуда-то в ресторан, с мешками на плечах, плеснул в глотку напиток Диониса, зажевал его овечьим сыром, подошел к стенке небесной повозки (по Ковригину) и исчез. Сразу же он и объявился, но уже за окном в безоблачных нынче просторах. Обернулся, помахал Ковригину лапой с привязанной к ней свирелью и по-лягушачьи, перебирая в воздухе козлиными ногами, с мешками на плечах отлетел, следуя своим рейсом.

Окна в салоне были прямоугольные, Ковригин взглянул в одно из них на землю, отметил:

— Большая река!

— Всё-таки сошёл, — сказала возникшая рядом управительница вывоза. — Как и обещал.

— Это он орехи закупал, — дошло до Ковригина, — для своей Каллипиги!

— Для какой еще Каллипиги? — озаботилась Свиридова.

— Для той самой, журинской, прекраснозадой! — воскликнул Ковригин. — Той, что украшает в Синежтуре площадь Каменной Бабы!