Сири Хустведт - Что я любил

Тини села на краешек кровати, зарылась босыми ногами в ковер на полу и погрузилась в изучение собственных коленок.

— Вы о чем-то хотели поговорить, Тини, — произнес я. — Но почему именно со мной?

— Потому что вы пожалели меня, когда я упала, — ответила она писклявым голоском.

— Мы очень тревожимся за Марка. Ласло выяснил, что он может быть в Лос-Анджелесе.

— Я думала, он в Хьюстоне.

— Как в Хьюстоне?

Тини продолжала разглядывать свои коленки.

— Я его любила.

— Марка?

Она энергично закивала и шмыгнула носом.

— Мне, по крайней мере, так казалось. Он говорил мне всякие вещи, от которых я шалела. Все становилось можно, просто чума! И сначала было классно. Понимаете, я — то думала, что он тоже меня любит…

На долю секунды наши глаза встретились, потом Тини вновь потупилась.

— Ну и что случилось?

— Уже ничего.

— Но ведь вы расстались уже довольно давно?

— Мы уже два года то сходимся, то расходимся.

Я сразу подумал про Лайзу. Ведь все это время Марк встречался с Лайзой.

— Но у нас вы не бывали, — произнес я.

— Марк говорил, что родители не разрешают.

— Это не так. Самого его действительно одного никуда не отпускали, но друзья к нему могли приходить.

Тини мотала головой взад-вперед, и я видел, как по ее щеке медленно катится слеза. В этих раскачиваниях прошло, вероятно, секунд двадцать, а я все ждал, что она скажет еще хоть слово. Наконец Тини заговорила:

— Сначала все было как игра. Я хотела татуировку на животе, чтобы было написано только одно слово — "Маркер". Тедди нес какую-то чушь, сказал, что сам мне ее сделает, а потом…

Она подняла рубашку, и я увидел у нее на животе два шрама в форме букв "М", нормальной и перевернутой. Буквы упирались ножками друг в друга, образуя одно целое.

— Вы хотите сказать, что Джайлз сделал это… собственными руками? — ошеломленно спросил я.

Она кивнула.

— А Марк?! Марк при этом присутствовал?

— Он ему помогал. Я вырывалась, а он меня держал.

— Боже милостивый! — выдохнул я.

По лицу Тини бежали слезы. Она прижала к себе валявшегося на кровати плюшевого зайца и принялась гладить его по голове, всхлипывая:

— Вы не думайте, он на самом деле не такой, он сначала так ко мне замечательно относился, а потом вдруг начал меняться. Я же сама ему эту книжку дала, ну, про одного богача, который на собственном самолете летает из одного города в другой и в каждом городе обязательно кого-нибудь убивает. Марк ее читал раз, наверное, двадцать.

— Я видел какие-то рецензии, но, насколько я понял, это задумано как социальная сатира, пародия, разве нет?

Тини подняла глаза и посмотрела на меня, явно не понимая, о чем речь.

— Ну, короче, меня все это начало доставать, да он еще, когда здесь ночевал, без конца говорил со мной этим своим придурочным голосом, ну, не своим собственным. Это он специально. Заведется и давай говорить, и давай говорить, я его прошу, не надо, а он все равно говорит, я ему рот рукой зажимаю, а он все равно говорит и говорит. Потом втравил меня в эту идиотскую историю с кодеином. У отца пропали таблетки, он их пил, потому что у него плечо больное. Родители подумали на меня, а я не могла им сказать, что это Марк, я его тогда уже боялась. Марк, конечно, говорил, что он ничего не брал, но я точно знаю, что брал, а ребята вообще говорят, что Марк с Тедди по ночам на улицах грабят людей. Сколько раз это уже было, они для прикола так делают, иногда деньги отбирают, а иногда просто чушь какую-нибудь, шарф, например, или галстук, или ремень.

Не переставая рыдать, Тини вздрогнула:

— Я же его любила!

— А вы сами верите всем этим слухам о грабежах?

Тини снова вздрогнула:

— Я теперь чему угодно поверю. Вы что, поедете за ним в Даллас?

— Вы, кажется, сказали, в Хьюстон?

— Какой Хьюстон? В Даллас. А может, они уже и вернулись, не знаю. Сегодня какой день?

— Пятница.

— Они, наверное, уже вернулись.

Тини сосредоточенно грызла ноготь мизинца и о чем — то думала, потом вынула палец изо рта и сказала:

— Он или у Тедди дома, или в "Расколотом мире", где редакция, знаете? Ребята там иногда ночуют.

— Тини, мне нужны точные адреса.

— Джайлз живет на Франклин-стрит, дом 21, пятый этаж. А журнал на Восточной 4-й улице.

Она встала, порылась в ящике стола, вытащила журнал и протянула мне:

— Здесь есть номер дома.

На журнальной обложке красовался леденящий душу снимок: молодой человек, либо умирающий, либо уже мертвый, сидел, привалившись спиной к унитазу и опустив вниз руки со вскрытыми венами, а вокруг растекалась ослепительно-алая кровь.

— Да уж, — выдавил я.

— А, там все такое, — отмахнулась Тини.

Она вскинула подбородок и в течение, наверное, трех секунд не сводила с меня глаз, а потом снова уставилась в пол и продолжала:

— Знаете, зачем я вам все это говорю? Я не хочу, чтобы еще что-нибудь ужасное случилось. Я для этого и отцу Марка звонила — чтобы предупредить.

На миг у меня перехватило дыхание, но, помолчав немного, я спросил как можно небрежнее:

— Получается, что вы говорили с мистером Векслером по телефону? А когда, не помните?

— Давно. Я потом почти сразу узнала, что он умер. Жалко, он вроде ничего был.

— А куда вы ему звонили? Домой?

— Нет, кажется, на работу.

— Откуда же у вас его рабочий телефон?

— Марк дал. Он мне все телефоны дал.

— А про шрамы на животе вы мистеру Векслеру тоже рассказали?

— А что такого?

— Что такого?! — переспросил я, стараясь держать себя в руках.

Тини елозила пальцами ноги по ковру.

— Я была под кайфом, на душе было муторно, и вообще…

Ее нога заелозила по полу активнее.

— Им обоим, и Марку и Тедди, лечиться надо. Вам надо для них психушку найти.

— Это вы оставили на автоответчике сообщение о том, что Джайлз виноват в том, что вас убили?

— Он меня не убивал, я же вам сказала. Он меня мучил.

Я не стал больше ничего спрашивать. Кроме того, поговорив с Тини, я убедился, что высокий голос на автоответчике принадлежал не ей.

— Послушайте, Тини, а где ваши родители?

— Отец сейчас в Чикаго, а мама на заседании какого-то там комитета благотворительного. Борьба с раком, что ли…

— Нужно обязательно с ними поговорить о том, что случилось. Речь идет о физическом насилии, вы понимаете? Вы можете заявить в полицию.

Тини не реагировала. Она сидела, уставившись на письменный стол, голова ее болталась взад-вперед. Казалось, она забыла о моем присутствии.

Взяв журнал, я вышел из комнаты. Открывая дверь в холле, я услышал, как в глубине квартиры журчит вода и женский голос, должно быть, голос Сьюзи, что-то напевает.

Я возвращался на такси. У меня из головы не выходил мелодраматический пафос исповеди Тини, особенно фраза, которую она повторила несколько раз: — Я же его любила!