Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют

– И тогда возрождение России… – начала было Ксения.

– В России ничего хорошего не будет. Мы уплывём в Гренландию!

– В Гренландию?.. – едва ли не беззвучно повторила девушка.

– На блаженный ледяной остров – владения датских королей! – Лонгин рассказал, что не раз пил пиво с работавшими в Пскове электротехниками-датчанами, был накоротке с представителями датских фирм. Как он понял, у малочисленных немцев в занятой ими Дании далеко не до всего доходили руки. Там вполне можно подготовиться и в подходящий момент отбыть за океан. Средства у него имеются, и он их умножит, ликвидировав дело.

В холодной Гренландии для оружия и всевозможных механизмов годится только особая, морозостойкая смазка. Те, кто её поставляет, за товар берут дорого. Лонгин создаст предприятие, которое станет обычные смазочные масла превращать в морозостойкие: они окажутся дешевле привозных – дело пойдёт.

У Ксении распахнулись глаза, она воскликнула с болезненной ноткой:

– А освобождение России? А... а мама и папа?..

Лонгин, растроганный, заверил: мама и папа будут с ними – они откроют православную миссию для духовного окормления гренландских эскимосов.

– Ну, а относительно освобождения России, – сказал он с грустью, – если явятся надежды и возможности – мы не уедем ни в коем случае!

– Они явятся! – девушка упрямо топнула сильной ногой по пухлому сыроватому снегу и закончила шёпотом: – Я верю...

Он крепко обхватил её, шепча интимно-щекочущие прозвища. Она проговорила томным голоском:

– В Гренландии ведь одни льды и камни...

– Не только! На южном побережье распространено берёзовое криволесье. Сколько там водится симпатичных пушистых зверьков – леммингов! А мускусные быки или овцебыки. Нигде больше в мире нет их – а одни названия чего стоят!

Пора было возвращаться. Они шли и то и дело стряхивали друг с друга липкие снежные хлопья.

Он уезжал из Выходцов в ноющем недоверии к завтра. По последним сводкам, наползавший фронт приостановился. Отец Георгий, прощаясь, произносил – они не мешкая отъедут в Псков, лишь только немцы начнут отступать. Лонгина, однако, не отпускала «ломота души». Ехала бы с ним Ксения!..

Но опережать свадьбу? Он уступил семейной стойкости: свершить всё отменно и чинно, «как Бог велит».

Машина тяжеловато шла по безобразной, в обрыхлевшем снегу дороге, осмотрительно-занятой шофёр напряжённо сжимал баранку, давил на педали – пассажир на заднем сиденье отдался сбивчивому ритму и налегавшему утомлению езды.

Он мысленно высказывал то, что имел против немцев. Они провели его, представ глубоким народом. Поначалу замечая, что что-то не так, он объяснял себе: они глубокий, но неловкий народ. Опыт между тем быстро накапливался, и стало понятно, до чего немцы грубо невежественны. Они оказались неспособны сопоставить свои ресурсы с силами и возможностями противника. У них достаточно удали – но какой, при внешней «основательности», переизбыток легкомыслия!

Может быть, ему не удаётся постичь, что в глубине их души таится болезненное тяготение к самоубийству?.. Не похоже: в эффектно-самоуверенных, общительных, часто добродушных немцах так и играет жизнелюбие.

Однако политику они ведут как самоубийцы. Горячка политического и национального честолюбия, косность, тяжеловесное самоупоение не дали им поддержать такие для них благоприятные ожидания русских, угнетённых коммунистами.

А отношение немцев к евреям?.. Как можно было недооценить то, что отмечал в прошлом веке зоркий философ Германии: мыслящие умы, составляя планы о будущности Европы, должны будут считаться с евреями и с русскими как с наиболее надёжными и вероятными факторами в великой игре и борьбе сил (21).

Потерять евреев – какое жалкое фиаско, какая позорная сдача всему самому мелкому, что, воссев на троне, пыжится и трубит о славе, дабы скрыть (в первую очередь, от себя!), как оно страждет недостающей ему силы. «Евреи же, без всякого сомнения, – самая сильная, самая цепкая, самая чистая раса из всего теперешнего населения Европы» (22), – философ, надо полагать, знал, что говорил.

Работая с немцами, Лонгин видел, как оборачивалось к их вреду многое хорошее в них. Бодрость и самоуважение, вера во взаимность обязанностей побуждают их целиком отдавать время текущим делам, и они даже не пытаются урвать минуту и помыслить о том, что образцовое выполнение обязанностей не избавляет их от одной, которая всё более определяется: бездарно погибнуть.

…В оттепель пришло письмо от Ксении, в котором трогательный колокольчик и урчание львицы подгоняли масленицу. Между тем Красная Армия опять наступала, и масленица в Выходцах могла обернуться кумачом с пятиконечными звёздами.

От ужаса кромешной неясности уберегло отчасти сообщение отца Георгия, переданное с оказией: Усвяцовы безотлагательно возвращаются в Псков.

Лонгин ожидал их со дня на день. Восемнадцатого февраля в пять вечера, когда на его предприятии закончила работу дневная смена и он по делу поехал в городское управление, на Псков впервые совершили налёт советские самолёты. Шофёр остановил машину и две-три минуты лежал грудью на баранке – как видно, сам не зная, для чего.

Невдалеке стоял бывший дом Лапина (так называемая «Солодежня»), архитектурный памятник семнадцатого века. Одна из бомб, истомно проныв, люто рявкнула, ударившись о мощную каменную стену дома. Близкое небо рвали моторы, оглушая до писка в перепонках, и когда Лонгин добрался до битком набитого бомбоубежища, он отнюдь не ощутил себя в безопасности, ёжась от тряски земли. После налёта тишина казалась какой-то испуганно-ненадёжной.

В городском управлении почти все окна выдуло напрохват – первая же пущенная бомба умостилась во двор, второй разрыв убойно плеснул неподалёку. Лонгин отвёл взгляд от огромных алых пятен на снегу: служащие выходили из здания, когда налетели самолёты... Тела уже убрали.

В здании разносился прокуренный и словно скандалящий голос – какой-то русский начальник приказывал прекратить панику. Городской голова несколько дней как выехал в Ригу, сегодня от него поступило уведомление, что возвратиться нет возможности.

Налёты повторялись, и уж было не взглянуть на небо без ужаса. Наутро Лонгина вызвал военный комендант. Во дворе пошустревшие солдаты втаскивали на грузовики упакованные ящики. Комендант передал приказ срочно подготовить предприятие к эвакуации в Ригу...

По несколько раз на день Лонгин посылал человека в дом, где до отъезда жили Усвяцовы, и в Православную миссию: не вернулись? Среди ночи разбудил телефон: Олег Ретнёв приглашал приехать к нему.