Дмитрий Быков - Статьи из журнала «GQ»

Творческая интеллигенция большинства республик по-прежнему дружит. Взаимное тяготение грузин и украинцев, армян и белорусов, латышей и казахов никуда не делось: культурный обмен, межэтнические браки, экономические союзы — что в этом худого? Не пора ли признать, что НАТО отнюдь не рвется включать в свой состав Украину и Грузию, что Прибалтика остается провинцией Европы, невыразительной в культурном отношении и проблемной в экономическом? Думаю, что хорошо одному Азербайджану — благодаря нефти и мягкому тоталитаризму Алиева-младшего, но знаю, что бакинская интеллигенция отнюдь не в восторге от превращения своего города в мононациональный. Короче, мне рисуется прообраз замечательной международной организации, которая помогла бы всем нашим бывшим сателлитам определиться с новой идентичностью: не воссоздать ли СССР без России?

Именно Россия служит камнем преткновения, поскольку чересчур назойливо зазывает всех к себе под крыло. То, что она вытворяет на грузинской границе, поддерживая режим Кокойты и наделяя жителей Абхазии российскими паспортами, вряд ли добавляет ей международного веса; то, как бездарно мы вели себя на Украине, помнят все. Азербайджан тянется к Турции — она ему ближе и в культурном, и в религиозном смысле. Вот, однако, в чем парадокс: во всех республиках национально-освободительные движения были антикоммунистическими, либеральными, и только в России возниктак называемый национал-коммунизм — сочетание самого пещерного шовинизма с красными лозунгами, которые ему на самом деле глубоко чужды. Красный проект был с самого начала интернационален. Имперскость — его грубейшее извращение.

Нынешняя Россия — самоупоенная, отцензурированная, безынициативная, сервильная, законсервировавшаяся в полусне, — не может, конечно, претендовать на любовь своего ближайшего окружения. Больше того, когда в любой избывших республик (исключая, может быть, Туркмению, где сам прием таких программ под вопросом) смотришь программу российских новостей — ужасаешься контрасту. Тебе рассказывают о проблемах соседей, рисуя при этом сусально-идиллический портрет России, главная проблема которой — жара или в крайнем случае дожди; но вот же они, соседи, и никакой катастрофы с ними не происходит! Они слушают эти новости и хохочут, потому что инфляция у них, пожалуй, еще и поменьше нашей, а что нефти не так много — так мы в России тоже, знаете, не очень пока почувствовали рост резервного фонда. Больше того, в провинции стало еще хуже, скучней, во всех отношениях тупиковей… Так что России еще расти и расти до приема в новый СССР.

Я не думаю, что в этот союз стоило бы сразу принимать упомянутую Туркмению, есть вопросы к Узбекистану, не все ясно с Киргизией. Можно бы установить некую планку, как в европейской восьмерке: некий минимум демократии, социалки, свобод… Допускаю, что пришлось бы выбирать между Арменией и Азербайджаном, — но люди, уставшие от противостояния, есть и в Ереване, и в Баку. Это же не завтра будет. Постепенно, мне кажется, все бы подтянулись. Потому что великие межреспубликанские проекты, которыми был славен СССР, — на памяти у всех. Объединяется же Европа, хотя трудно найти в мире более разномастное сообщество; носится же Чавес с идеей объединения Южной Америки — и помяните мое слово, это вопрос ближайших лет. В быстром, меняющемся, информационном мире выживают крупные игроки — такие, как Китай. Он ведь тоже, по сути, не государство, а конгломерат разнообразных, далеко не во всем единых территорий. Так что, если бы СССР воссоединился в формате «минус один», от этого, кажется, выиграли бы все.

А там, глядишь, и Россия подтянется. Когда станет достойна такого сообщества и перестанет считать победу на «Евровидении» мандатом на международное хамство.

№ 10, октябрь 2008 года

Мелкие бесы: Мировой пожар разжигает нездоровый интерес пошлых провинциальных демонов.

Когда затонул «Титаник», Блок в письме удовлетворенно воскликнул: «Есть еще океан!» Оно и понятно: европейская пошлость, комфорт, упоение своими возможностями — финансовыми и техническими, а не творческими, конечно. Глухота к подземному рокоту, безразличие к роковым предчувствиям, пир во время чумы. И тогда океан напоминает, что есть еще трагедия: с техногенных катастроф часто начинаются великие исторические кризисы — вспомним Чернобыль. О механизмах этой связи можно гадать долго, но, видимо, в какой-то момент человечество расслабляется и становится беспечно. И тогда его с силой бьют по голове. Впрочем, о землетрясении в Калабрии и Сицилии, которое тоже было для Блока одним из предвестий великой всемирной бойни, никак не скажешь, что это следствие человеческой халатности.

Приходится признать, что такие события проверяют человечество на готовность к испытаниям — и если оно оказывается не готово, его наказывают уже по-настоящему. А может, все это мистика и катастрофы выглядят предупреждениями лишь задним числом. Но как бы то ни было, после катастрофы «Титаника» Блок испытывал не столько сострадание к жертвам, сколько странную, зловещую радость от того, что цивилизация еще не всесильна. А значит, всемирная пошлость еще не победила. Как ни странно, подобные высказывания — тоже пошлость, причем куда более опасная. Есть в этом демонизм весьма дешевого свойства. Демонизм был пошлостью уже в байроновские времена, а сто лет спустя выглядит еще наивней и моветонней, чем мелодрамы раннего синематографа. Однако именно сегодня расплодилось страшное количество младодемонов, восторженно приветствующих крах мирного уклада. Война, война, какая радость! Разумеется, эти демоны лучше попугаев, заученно повторяющих мантры «Россия встала с колен» и «Впервые не стыдно за Россию». Все предыдущие 30–40 лет — сколько они там живут — им, значит, было стыдно, а теперь сразу не стыдно. Когда Россия совершает справедливый, тяжелый и вынужденный шаг (а за ним, не в силах остановиться, еще пару необязательных и куда более печальных в смысле последствий); когда Россия, как обычно, использует внешние угрозы для внутренних зажимов и тем доказывает, что война ей нужна и желанна; когда Россия возвращается к риторике образца 70-х, беда которой не в лживости, а в исключительной бездарности, — они, значит, испытывают законную гордость. Почему — пойди пойми: видимо, такая Россия больше соответствует их собственному уровню. Но этих попок я не трогаю, ибо их убожество неисцелимо. Я — о тех, кто радуется краху существующего миропорядка, потому что этот миропорядок несправедлив. Я о тех, кто ликует, что наконец кончится гламур. Что офисному планктону запретят ездить за границу. Что настанут времена больших страстей и серьезных поступков, а мелочность и пошлость нынешней русской — и мировой — жизни забудутся, как дурной сон. Одним словом, есть океан. Или — выражаясь современнее — есть «Град». Блок — один из моих любимых поэтов и людей во всей мировой литературе, я его и не осуждаю, но хочу напомнить, что для поэзии вкусовые провалы простительны и даже обязательны. Великое редко бывает безупречно с точки зрения вкуса — вот почему эстеты и снобы так редко создают шедевры. Гений — беззаконная комета, правила хорошего тона писаны не для него, и он может позволить себе радоваться, когда у него на глазах мир проваливается в бездну. Но ведь это потому, что он еще не видел другой пошлости, куда более ужасной: пошлости декретов, ура-патриотических фронтовых сводок, дезинформации, пошлости голода и тифа. Он еще не видел смерть на расстоянии вытянутой руки — на почтительном отдалении она еще может казаться альтернативой пошлятине, но при ближайшем рассмотрении поражает таким уродством, что в сравнении с нею любой тустеп, лайнер и даже офисный планктон выглядят олицетворенным совершенством. Ненависть романтика к мирному укладу понятна и даже трогательна — но никто в конце концов не мешает ему разрушить собственную жизнь: на чужую-то зачем посягать?