Ирина Левитес - Аня

Жаль, что нельзя сбежать и погулять по весеннему городу, вдыхая полной грудью пьянящий воздух. Хорошо еще, что удалось занять укромное место в дальнем углу под пыльной пальмой, развесившей резные опахала. За их прикрытием можно было потихоньку смеяться и болтать на более интересные темы, чем пропавшая гуманитарка и зарулившая налево зарплата. В последнее время рядом усаживался рентгенолог Леонид Алексеевич и смешил, рисуя шаржи: Ефима Марковича — в тоге римского патриция и с лавровым венком на голове; главврача — в виде великомученика с нимбом вокруг ежика коротко стриженных волос; Аню — в платье принцессы, с фижмами и стоячим стрельчатым воротником, сжимающую в руках шприц колоссальных размеров. Рисунки были забавными, внимание доктора льстило.

К врачам Аня привыкла относиться с уважением: они все без исключения относились к существам высшего порядка, владеющим тайным знанием и относящимся к закрытой касте посвященных. Самой Ане, получившей красный диплом после окончания училища год назад и лишь слегка, как ей казалось, прикоснувшейся к великим тайнам бескрайней медицины, никогда не удалось бы достичь таких же вершин. Поэтому она смотрела на врачей с обожанием, безоговорочно принимая на веру все, что они говорили, отыскивая в их порой обыденных высказываниях тайный смысл и беспрекословно подчиняясь распоряжениям по законам субординации.

Леонид Алексеевич, несмотря на принадлежность к избранным, был молод, только-только после интернатуры, и поэтому, невзирая на робость, Аня слегка кокетничала с ним, удивляясь собственному нахальству. Сидела, не натягивая на колени, как обычно, подол короткого халата, впрочем, делая вид, что ее ноги, небрежно закинутые одна на другую, не имеют к ней ни малейшего отношения. Почему бы и не пофлиртовать от нечего делать?

Признаться, внимание Леонида Алексеевича было приятно. Настя из регистратуры постоянно строила ему глазки, Вера с первого участка в его присутствии томно млела, не соображая, что выглядит просто смешно, а окулист Нина Петровна притаскивала домашние пирожки, хотя все знали, что печет ее мама, а сама она умеет только чай варить. Как с ума все посходили! И все потому, что у него правильные черты лица; яркие голубые глаза, затененные чересчур длинными, прямо-таки девичьими, ресницами; широкие брови, сходящиеся нежным пушком на переносице; волнистые каштановые волосы над высоким лбом, а также голливудский символ суперменов — твердый подбородок. К тому же он был высок, широкоплеч и весело трепался, беззаботно высмеивая все, что попадало в поле его зрения.

Аня не поддалась тотальной эпидемии влюбленности потому, что было в нем нечто неуловимо царапающее: то ли намек на будущую полноту, пока не коснувшуюся крупной фигуры, то ли преувеличенная жизнерадостность, побуждающая постоянно балагурить, то ли инфантильность, намеком проступающая сквозь маску самоуверенной бравады. Трудно сказать, что именно настораживало, но, тем не менее, нельзя было сбрасывать со счетов компетентное общественное мнение по поводу его совершенств. На ее месте мечтали бы оказаться многие. Откровенно завистливые взгляды этих многих проникали под прикрытие пальмы, и это стимулировало. К тому же доктор явно симпатизировал Ане и писал всякую чепуху с видом заговорщика.

«Надоели эти старые зануды», — шариковая ручка, зажатая длинными пальцами, запрыгала по бумаге. Заслоняя обличающую надпись ладонью, рентгенолог вплотную придвинулся к хорошенькой соседке, чтобы ничей посторонний взгляд не упал на страницу блокнота.

Аня взяла у него ручку и ответила:

«Еще как!» — демонстрируя солидарность единомышленницы.

«Смыться бы отсюда куда-нибудь», — написал Леонид Алексеевич и проиллюстрировал идею двумя фигурками, в одной из которых, несмотря на утрированность, явственно угадывался он сам, а в другой прослеживалась Аня, гипертрофированно соблазнительная, с пышными формами, не соответствующими действительности, подчеркнутыми осиной талией, с длиннющими ногами, уносящими ее в неведомую даль.

Она подхватила игру, впрочем, старательно изображая простушку.

«Куда-нибудь — это куда?» — и пририсовала к ногам человечков тяжелые гири на цепях: мол, бежать не очень получится.

«В прерии-пампасы!» — обозначил направление движения Леонид Алексеевич.

«А мы и так в пампасах. Нет, в джунглях. Сидим под пальмой. А вокруг — сплошные баобабы. И в прерии я не хочу. Там бродят голодные львы и носороги», — выразила сомнение Аня.

«Носороги барышень не едят, — парировал доктор и добавил: — Особенно таких хорошеньких».

«Вы мне льстите, Леонид Алексеевич».

«Это чистая правда! Клянусь негатоскопом и дефицитной пленкой! Кстати, Анечка, можешь называть меня просто и со вкусом: Леня. Мы ведь ровесники, кажется?»

«Почти», — написала Аня и засмеялась. Мягкое «Леня» как нельзя лучше подходило добродушному гиганту, его наивному взгляду и вкрадчивой манере говорить. Как и полные фамилия-имя-отчество: Леонид Алексеевич Мельников. Сплошное плям-плям-плям.

«Так как насчет прерий после собрания?» — настойчиво продолжил доктор.

«Надо подумать. А вдруг Вы людоедом окажетесь?» — колебалась Аня. С чего это Леонид Алексеевич обратил на нее внимание? Не иначе как от скуки. Разве может она кому-нибудь по‑настоящему понравиться? Даже Макс ее бросил, несмотря на то, что она готова была унижаться перед ним до бесконечности.

«Ни за что! Анечка, можно проводить тебя домой? Ты мне очень нравишься. Честное слово!»

Она посмотрела на засмущавшегося Леню и вывела:

«Вы прямо как Левин».

«Это еще кто?» — удивился Леонид Алексеевич.

«У Толстого. Левин так же объяснялся с Кити. Почти так же. Он только начальные буквы писал. Помните?»

«Конечно», — ответил рентгенолог, но по его бегающим глазам и плохо скрытому недоумению было видно, что он ничего не понял. Но это было неважно, потому что девушка написала:

«Так и быть. Можете меня проводить».

А на улице веселилась весна, слегка приглушенная сумерками, но все равно томящая сладкими запахами цветущих деревьев. Мимо ехали машины, заставляя привычно искать знакомые цифры, что не имело никакого смысла: прошло полтора года с того вечера, когда она навсегда захлопнула за собой дверцу красных «Жигулей». Аня злилась, поймав себя на унизительном всматривании в номера. Вот и сейчас она стряхнула наваждение, высоко подняла голову, расправила плечи и решительно взяла под руку Леонида Алексеевича. То есть Леню.

Платье уже совсем было нацелились шить из капроновой занавески. Правда, новой, не успевшей намертво впитать темный налет. Но Александра Ивановна, уже почти Анина свекровь, расстаралась: добыла где-то по знакомству настоящее свадебное, из белого кружевного гипюра, длинное, как у истинной невесты, пуритански наглухо закрытое под стоечку на шее и с узкими рукавами, доходящими до запястий.