Ирина Левитес - Аня

— Не пори горячку. Потом жалеть будешь.

— Хо-ро-шо, — пропела Аня, подхватывая блюдо с ароматным мясом по-французски. Кажется, неплохо получилось. Перед гостями краснеть не придется.

Лариса, то есть теперь уже Лариса Александровна, как и планировалось, уважаемый человек, закончила обход раньше всех и, тщательно намылив руки после неизбежных прикосновений к больным во время осмотра, брезгливо оттерла невидимые следы неприятных контактов, смыла спиртом с гулкого круга фонендоскопа оттиски чужой потной кожи. Покончив с ежедневной тягостной повинностью, с облегчением села за стол у окна в ординаторской, но, взяв авторучку, задумалась. Все складывалось не так, как хотелось. И в работе, и на личном фронте. Что касается врачебной деятельности, надо было просто набраться терпения, стиснуть зубы и пройти обязательную интернатуру. А там можно будет и настоящей карьерой заняться.

Наивные мечты о безмятежной жизни в физиотерапии она давно отмела как бесперспективные. Само собой, размеренное назначение физиопроцедур не заставило бы чересчур напрягаться, но кому нужны эти копейки? Открывались новые горизонты. Например, косметология, дарующая надежду тем, кто имел претензии к собственной внешности. Недостатка в обеспеченной клиентуре не будет, поэтому смело можно рассчитывать на плодотворную деятельность по облагораживанию облика сограждан и приведению его в соответствие с мировыми стандартами, так кстати доведенными до сведения населения глянцевыми журналами и телепрограммами.

Лариса вздохнула. Сомнения терзали ее: удастся ли найти местечко в косметическом кабинете? Или лучше в клинике. Они в последнее время росли как грибы после дождя. Но придется вложиться, попросить помощи у родителей, чтобы оплатить учебу на хорошей базе. Желательно в центре — Москве или Санкт-Петербурге. Затраты окупятся, причем довольно быстро. Есть над чем подумать во время рутинного прозябания в интернатуре.

Тягостно, конечно, терпеть опостылевшую обстановку стационара. У больных была целая куча недостатков: бесконечное нытье, подогреваемое пристальным вслушиванием в собственные драгоценные ощущения; подробное нудное выспрашивание об анализах, симптомах, диете и сроках долгожданной выписки; постоянные сомнения в правильности назначенного лечения; поиски спасительной панацеи в рецептах популярных изданий, словно они что-нибудь смыслили в этом деле. А главное — тошнотворно-удушающее зловоние, сплетенное из запахов лекарств, моющих средств и больных тел, особенно старческих, неухоженных. Перед тем как войти в палату, Лариса делала глубокий вдох и во время стремительного осмотра старалась дышать пореже, торопясь побыстрее выскочить и добежать до открытого окна.

То ли дело ее будущие пациенты — холеные, душистые, уверенные, вращающиеся в правильных кругах. Вовлечение в их орбиту, несомненно, откроет захватывающие возможности обрасти полезными связями. Надо только немного потерпеть — и все наладится.

Хотя терпеть было трудно. Сегодняшнее происшествие кого угодно могло бы вывести из равновесия. Поступила бабка с подозрением на инсульт, что при ее застарелом сахарном диабете было вполне ожидаемым — сосуды-то совсем ни к черту, хрупкие, размытые постоянными скачками уровня глюкозы в крови. Лариса и пошла, как полагается, до прихода палатного врача, въедливого Николая Владимировича, собрать анамнез. И обратилась к ней старательно вежливо, мол, что вас беспокоит, бабуля? А та как взъерепенилась ни с того ни с сего, даром что лежать бы ей при ее-то диагнозе смирным солдатиком. И вылепила эдак свысока, тоном вдовствующей герцогини, что никакая она, дескать, не бабуля, и не будет ли так угодно уважаемому доктору взглянуть в историю болезни, поинтересоваться ее именем-отчеством. Капризная оказалась старушенция, обиделась неизвестно на что и даже принялась, несмотря на головокружение, собирать свои дряхлые пожитки с тумбочки, приговаривая, что ни одной минуты в этом хамском вертепе не останется. Лариса испугалась, конечно. Черт знает, что в инсультную голову втемяшилось, еще нажалуется заведующему отделением, потом не оправдаешься. И было бы из-за чего беситься, подумаешь: «бабуля» ей сказали! Очень даже ласково. Пришлось бежать за Николаем Владимировичем и сознаваться, что вновь поступившая Полетаева неадекватна и собирается сбежать домой.

Доктор пошел в палату и все уладил. Ему не лень с каждой никчемной бабкой по три часа возиться, выспрашивать да уговаривать, рассказывать про лечение так подробно, словно он придворный лекарь их императорского высочества. Да еще и повторять по триста раз одно и то же, и не только больным, но и их бестолковым кудахтающим родственникам. И как ему только не надоедает изо дня в день вот уже тридцать лет одно и то же? И, несмотря на его занудство, больные со всего города стараются к нему попасть, любыми путями просачиваются. А он никому не отказывает.

Сколько раз уже так было: ворвется какой-нибудь заполошный родственник ничем не примечательного пациента, что называется, с улицы, и умоляет принять захворавшего папашу, или мамашу, или еще какую седьмую воду на киселе. Николай Владимирович внимательно выслушает, историю полистает, анализы посмотрит и непременно займется невесть откуда свалившимся подкидышем. Еще и от гонорара в загодя приготовленном конвертике откажется. Отшутится, твердо отстраняя подношение, — мол, лекарства нынче дороги, вот на них и потратитесь. Блаженный, ей-богу! Счастье еще, что к ней неплохо относится, без снисходительных ухваток, как к равноправной коллеге. Советуется, вслух рассуждает, просит поискать что-нибудь в справочнике или монографии. Даже странно, что он, при его-то опыте, вечно в специальных журналах копошится, уж пора бы все назубок знать.

Хорошо-то он хорошо к Ларисе относится, но все же ждала его возвращения от Полетаевой с трепетом и даже заготовила целый ряд аргументированных оправданий. Но Николай Владимирович ничего, не ругал, не воспитывал, а только деликатно, почему-то смущаясь, заметил, что неплохо бы пациентов по имени-отчеству звать, избегая абстрактных обращений. Да она уже и сама поняла, что под маской бабушки-божьего-одуванчика может скрываться кто угодно. Неизвестно на кого нарвешься. Кто ж его знал, что эта невзрачная старуха окажется заведующей какой-то кафедрой в местном университете и по этой причине претендующей не считаться «бабулей»? Ладно, проехали. Неприятность эту мы переживем…

Гораздо страшнее фатальное невезение в личной жизни, несмотря на готовность отдавать себя всю, без остатка, любимому человеку. Лариса покопалась в сумочке, нашла пудреницу с зеркальцем и беспристрастным взглядом оценила достоинства своей внешности: молочно-белую безукоризненную кожу, подчеркнутую дугами тщательно откорректированных бровей; умело подкрашенные длинные ресницы, обрамляющие бархатно-карие глаза; четкий контур слегка намазанных губ, послушно изгибающихся в продуманно-загадочной улыбке, приоткрывающей мелкие белые зубки. Щеки, правда, немного кругловаты, зато на них играют ямочки. Если не придираться, ее можно считать настоящей красавицей.