Ирина Левитес - Аня

В число второстепенных «но» входил так называемый активный отдых с элементами заготовительно-фуражирских мероприятий: рыбалка, сбор ягод, грибов и многого другого, растущего и плавающего в природе. Слава Богу, не ползающего, прыгающего и летающего. Тягостны были эти вылазки отнюдь не потому, что после них наваливалась усталость. А опять же — из-за ерунды. Подумаешь — нашли на поляне цветок необыкновенной красоты. Аня даже вскрикнула: никогда такого не видела. Нежный, хрупкий, с лепестками золотистого цвета, сложенными в колокольчик, склоненный на длинном тонком стебле. Леня подскочил, изумился и надломил стебель. «Зачем? Ну объясни, зачем ты это сделал?» Муж обиделся. Хотелось наговорить кучу гадостей. Потому что дело не в цветке. А в том, что Леня (как и его мама) все, что видит, должен непременно употребить. Запихать в себя через все мыслимые отверстия. А то, что не запихивается, — лишнее. Никому не нужное и неинтересное.

Еще одно «но», пока второстепенное, но упрямо перерастающее в главное. Леня начал пить. Или не прекращал? Аня робко намекнула свекрови, та вспыхнула: «Что ты выдумываешь вечно! Уже мужику и выпить нельзя рюмочку после бани!» Еще и пригрозила: «Смотри, девка, сама дома не нальешь — найдутся на стороне добрые люди. Угостят, не сомневайся!»

Аня не сомневалась. Но очень не хотелось собственной рукой выставлять на стол уже ставший традиционным графинчик и наблюдать, как Леня отработанным хищным броском опрокидывает в себя рюмку и сладострастно захрумкивает ее маринованным огурчиком. И если бы одной дело ограничивалось — так ведь нет. Следом вливались вторая и третья, а если приходил кто-нибудь в гости, так и несчитанная, принятая уже на законных основаниях. В такие минуты она мужа почти ненавидела. Взгляд его становился мутновато-бессмысленным, а близлежащие предметы теряли устойчивость. Наполовину опорожненная бутылка падала, орошая скатерть, и хорошо, если не разбивала посуду; вилка с нацепленным кусочком селедки, роняющим масляные пятна, выписывала абстрактные зигзаги в воздухе, а потом, утомившись, заканчивала суетливые петли на той же многострадальной скатерти; бычки, поначалу благопристойно нырявшие в пепельницу, расслабленно тыкались прямо в тарелку с недоеденным салатом. Но все это полбеды. Убрать нетрудно. Невозможно было слушать подвыпившего мужа. Его речь сопровождал постоянный аккомпанемент, почти неслышный. Блямкало булькающее бл-бл-бл, намекало на нечто более определенное на-на-на, хрюкало хрипящее обрубленное х-х-х… Хотелось зажать уши руками, выбежать из комнаты, избавиться от полуругательств, омерзительных, несмотря на недосказанность.

Все эти слова она прекрасно знала, но не хотела тащить их в собственный дом, так же как нормальные люди не тащат домой уличную грязь и мусор с помойки. Хотя в принципе она признавала право некоторых людей в минуты эмоционального накала выпустить избыток адреналина, сопроводив его звучно-хлестким, лаконичным, как щелк кнута, острым словцом, и иногда даже восхищалась чужим смелым умением к месту выдать фейерверк рвущихся каскадом запретных и оттого особенно ярких выражений, четко, ясно и округло вылепленных. И даже сама изредка внутренним шепотком пропускала парочку спасительных слогов, служивших клапаном для кипящего пара, подчас переполняющего до краев. Именно для таких взрывоопасных минут и были придуманы выстрелы звуков. А вовсе не для тупого бормотания, вязко склеивающего основной текст. Она наивно разрешала произносить виртуозно-запретную трель лишь ярким личностям, одаренным и образованным и поэтому имеющим право высказаться в любой форме, отчего-то придающей некоторый шик их холеной интеллектуальности. А ничтожеству, посредственному ничтожеству этого права ревниво не давала…

Несколько раз просила мужа не произносить хотя бы в ее присутствии слова определенного толка. Леня, поначалу миролюбиво соглашавшийся, вдруг разозлился: «Я могу после работы культурно расслабиться?» — и она отстала.

Из неопределенно-микроскопического зернышка набухло и проклюнулось «но» под названием «стыд». Все чаще приходилось краснеть из-за Лениной безапелляционной узколобости. Не далее как сегодня. Аню вызвали в рентгенкабинет на внутривенную урографию. Она прибежала со своим лотком с заготовленными шприцами, наполненными «Урографином». В пациентке узнала Тамару Павловну, школьную учительницу физики, незаслуженно рисовавшую ей четверки по своему сложному предмету, кажущемуся совершенной абракадаброй.

Тамара Павловна лежала на узком столе полураздетая, ее худенькое дряблое тельце, основательно тронутое увяданием, показалось таким беззащитным без привычной брони темного костюма с выпущенным воротничком белой блузки… У Ани защипало глаза, и она поспешно окликнула учительницу, не признавшую под маской и шапочкой свою бывшую ученицу. Вглядевшись, та обрадованно закивала, забормотала скороговоркой, расспрашивая про житье-бытье, и, смущенно покраснев, принялась оправдываться: немного приболела, но это все пустяки, а вот то, что встретила Анечку, — замечательно, ведь говорят, что бывают осложнения, но уж если привалила такая удача, что Анечка здесь, рядом, то и бояться больше нечего… Говорила, доверчиво помаргивая припухшими веками, но вошел Леня, и учительница смолкла.

Не глядя на пациентку, поверх ее тщедушного тела, словно бы и не существующего здесь, в кабинете, он недовольно бросил Ане:

— Зря пришла. Снимки делать не будем.

— Почему не будем? — встрепенулась Тамара Павловна.

— Вы не готовы. Вам же объясняли, как надо готовиться, — недовольно морщась, ответил Леня. — Сделали обзорный снимок, а там — не разбери-поймешь. Ночь в Крыму, все в дыму.

— А может, все-таки выйдет сегодня? — заискивающе заглядывая неприступному доктору в глаза, спросила учительница и обратилась к Ане: — Анечка, неужели нельзя сегодня?

— А-а-а, вы знакомая, что ли? Ну так бы сразу и сказали. Нет смысла делать снимки. Там сплошные пузыри газа в кишечнике, все закрывают. Так что мы зря вас пожгем. Понятно?

— «Зря пожгем», — повторила Тамара Павловна. — Все ясно. «Зря пожгем» — это мне понятно.

— Чудненько. Запишитесь там у нашего лаборанта на другой день, — бросил Леня и вышел.

— Какой у вас доктор интересный, — язвительно произнесла учительница, сев на край стола и прикрывая грудь руками, сложенными крест-накрест. — Почему-то разговаривает со мной, как с умственно отсталой. «Пожгем»… Кое-что о рентгеновских лучах я все-таки знаю.

Стыдно было сознаться, что этот красавец с внешностью античного бога и есть ее муж…

Аня спохватилась. Время, отведенное для обязательного кварцевания процедурного кабинета, уже вышло. Пора идти, в коридоре очередь собралась. Что бы такое сегодня приготовить на ужин?