Альберто Васкес-Фигероа - Туарег

Могла ли где-то тишина быть более безмолвной, чем в этом огромном пантеоне, в который в один безветренный день превратился старый форт, затерявшийся в Сахаре?

Никому, казалось, было неведомо, зачем его возвели здесь, посреди равнины, вдали от известных колодцев и караванных путей, в стороне от оазисов и границ, в сердце самой абсолютной пустоты.

Существование крохотного и бесполезного форта Герифиэс было оправдано только с той точки зрения, что разведывательные дозоры должны располагать базой снабжения и местом для отдыха. А для этого в одинаковой степени подходил что этот, что любой другой пункт на пятистах квадратных километрах вокруг.

Вырыли колодец, возвели невысокие зубчатые стены, завезли раздолбанную мебель, наверняка списанную за ненадобностью из каких-нибудь казарм, где она стояла прежде, и приговорили несколько человек охранять кусок пустыни, к которой, как гласила молва, ни разу не приблизился ни один путник.

Согласно тому же преданию, гарнизон Французского легиона целых три месяца не подозревал о том, что они уже не колониальные войска, а побежденные иностранцы.

Шесть безымянных могил располагались по ту сторону задней стены. Когда-то на каждой из них имелись даже крест и табличка с именем, однако несколько лет назад повару пришлось пустить кресты на дрова, и Абдуль эль-Кебир не раз задавался вопросом, кто такие были эти христиане, встретившие свою смерть здесь, вдали от родины, и что за необычная история подвигла их вступить в Легион и закончить свои дни в безлюдном пространстве бескрайней Сахары.

«Однажды мне выроют могилу рядом с ними, – все время говорил он себе. – Тогда здесь будет семь безымянных могил, и мои охранники смогут покинуть Герифиэс… Герой борьбы за независимость обретет вечный покой рядом с шестью неизвестными наемниками…»

Но все вышло по-другому, и теперь потребуется четырнадцать могил. Могил, на которых никто не позаботится написать имена, потому что никто не заинтересован в том, чтобы было известно, где лежит горстка ни на что не годных охранников.

Он вновь невольно обернулся к окну барака, и ему стоило труда свыкнуться с мыслью о том, что там, под влиянием сухой, невыносимой жары, уже начали разлагаться тела тех, кто до сегодняшней ночи наполнял это место своими голосами и своим присутствием.

Сколько раз у него возникало желание удавить кое-кого из них собственными руками! В течение его многолетнего заключения большинство охранников относились к нему с уважением, но были и такие, кто превратил его в мишень для разного рода унижений, особенно в последнее время, в связи с его возвращением.

Наказание за его бегство в одинаковой степени коснулось всего гарнизона: их на целый год лишили отпусков, – и многие выступали за то, чтобы подстроить несчастный случай и тем самым раз и навсегда с ним покончить и освободиться из заключения, уже давно ставшего общим.

Теперь его пугала мысль о новом долгом бегстве – бесконечном путешествии через пески и камни, все время под неуемным солнцем, неведомо куда, не зная, существует ли на самом деле где-то конец этой безлюдной равнины. Он с ужасом вспоминал мучительную жажду и нестерпимую боль в каждой из своих сведенных судорогой мышц – и спрашивал себя, почему он все еще сидит здесь, в тени, со своими пожитками в руках, ожидая возвращения человека-убийцы, который намеревался снова вести его по пескам и камням.

А тот неожиданно вырос рядом с ним, возникнув из ниоткуда, неслышно, хотя за ним следовали четыре груженых верблюда, которые не производили ни малейшего шума, словно заразились этим от своего хозяина или были напуганы, инстинктивно почувствовав, что попали в мавзолей.

Абдуль эль-Кебир кивком указал в сторону барака:

– Почему ты перетащил караульных на кровати? Думаешь, там им будет лучше, чем в том месте, где ты их убил? Какое это теперь может иметь значение?

Гасель мгновение смотрел на него, словно не понимая, о чем речь.

Наконец пожал плечами:

– Птица, питающаяся падалью, обнаружит труп, лежащий на воздухе, через два часа после смерти, – объяснил он. – А чтобы запах вышел наружу, потребуется три дня. К тому времени мы уже будем на пути к границе.

– Какой границе?

– Разве не все границы хороши?

– Южная и восточная – да, но если я перейду через западную, меня тут же повесят.

Гасель не ответил, поглощенный делом: он черпал воду из колодца и поил ненасытных животных, – но, когда закончил, обратил внимание на парусиновую сумку.

– Ты больше ничего не возьмешь? – поинтересовался он.

– Это все, что у меня есть…

– Негусто для того, кто был президентом страны… – проговорил он себе под нос. – Сходи на кухню и принеси сюда провизию и все сосуды, пригодные для воды, которые найдешь. – Он покачал головой: – С водой в этом путешествии у нас будут проблемы.

– В пустыне с водой всегда проблемы… Разве нет?

– Да, конечно, но там, куда мы направляемся, больше, чем где бы то ни было.

– А можно узнать, куда мы направляемся?

– Туда, куда за нами никто не сможет последовать – в «великую пустую землю» Тикдабру.

– Куда они могли направиться?

Ответа не последовало. Министр внутренних дел Али Мадани, рослый, крепкий мужчина с приглаженными волосами и крошечными глазками, которые он старался спрятать – а заодно скрыть свои намерения – за толстыми, очень темными стеклами очков, обвел взглядом лица присутствующих и, не услышав ответа на свой вопрос, настойчиво повторил:

– Ну же, господа! Не для того я проделал путешествие за полторы тысячи километров, чтобы сидеть и на вас смотреть. Предполагается, что вы разбираетесь в сахарских проблемах и обычаях туарегов. Повторяю: куда они могли направиться?

– Да куда угодно… – убежденно ответил суровый на вид полковник. – Он двинулся на север, но лишь для того, чтобы попасть в каменистый район, где бы их следы затерялись. Начиная с того момента, вся пустыня в их распоряжении.

– Уж не хотите ли вы мне сказать, – вкрадчиво проговорил министр, стараясь скрыть свое негодование, – что какой-то бедуин – всего один бедуин! – может проникнуть в один из наших фортов, перерезать горло четырнадцати солдатам, освободить самого опасного врага государства и исчезнуть вместе с ним в пустыне, которая, судя по всему, в его распоряжении? – Он недоверчиво покачал головой. – А ведь вроде считается, что пустыня в нашем распоряжении, полковник. Что вся страна находится под юрисдикцией армии и сил правопорядка.

– Страну на девяносто процентов составляет пустыня, ваше превосходительство, – вмешался генерал, военный губернатор провинции. В его голосе явственно звучала досада. – И тем не менее оставшиеся десять процентов – побережье забирает все себе: и богатства, и силы. Я вынужден контролировать регион, равный по величине половине Европы, с помощью отбросов армии, да еще при минимуме снабжения. На каждую тысячу квадратных километров приходится меньше одного человека. Все силы рассредоточены по оазисам и небольшим фортам, разбросанным где попало, без всякой логики. Вы действительно думаете, ваше превосходительство, что пустыня принадлежит нам? Наше проникновение и влияние так ничтожны, что этот туарег даже не знал – двадцать лет спустя, – что мы представляем собой независимую нацию… Вот он и есть хозяин пустыни, – специально подчеркнул он. – Единственный реально существующий хозяин.