Лоран Годе - Солнце клана Скорта

Еще минуту назад это была толпа радостных загорелых людей, элегантных женщин и веселых ребятишек, которые толпились на корсо. Террасы был заполнены. Кармела смотрела на беспрерывный поток туристов. Теперь это была старая женщина с высохшим телом и вялым умом, которая проводила свои дни на маленьком соломенном стуле, прислонясь к стене лавки. Она стала тенью, как и предвидела. Память покинула ее, ум помутился. Она стала как бы новорожденным младенцем в морщинистом теле. О ней заботился Элия. Он нанял одну женщину из деревни, которая кормила и переодевала ее. Говорить с ней было уже невозможно. На мир она смотрела с беспокойством. Во всем ей виделась угроза. Иногда она начинала стонать, словно ей выкручивали руки. Ее терзали тайные страхи. Часто, когда она была в возбужденном состоянии, можно было видеть, как она бродит по улицам квартала, выкрикивая имена своих сыновей. Приходилось терпеливо успокаивать ее, уговаривать вернуться домой. Случалось, что она не узнавала своего сына. Все чаще и чаще. Глядя на него, она говорила ему: «Мой сын Элия сейчас придет за мной». В такие минуты он стискивал зубы, чтобы не разрыдаться. И ничем нельзя было помочь ей. Все врачи, которых он приглашал, подтверждали это. И ему оставалось лишь сопровождать ее по этой медленной дороге старости. Время постепенно пожирало ее, и оно начало свое торжество с головы. Она стала просто пустым телом, в котором изредка вспыхивали искорки разума. И тогда она своим прежним голосом спрашивала, что нового в деревне. Не забыли ли поблагодарить дона Сальваторе за присланные фрукты? Сколько лет Анне? Элия привык к этим обманчивым всплескам просветления. Они были как спазмы. А она тут же погружалась в глубокое молчание. Теперь, когда она выходила, ее всегда кто-нибудь сопровождал. А если она оказывалась одна, то со слезами блуждала по деревне в сплетении улочек, которые уже не узнавала.

Она никогда больше не заходила за церковь, туда, где стояла изъеденная временем старая исповедальня. Она не здоровалась с доном Сальваторе, когда случайно встречала его. Все лица стали ей незнакомы. Окружающий мир стал для нее чужим. Она больше не имела к нему отношения. Она сидела на своем плетеном стуле, иногда что-то тихо бормоча и кусая себе пальцы или с детской радостью лакомясь жареным миндалем, который давал ей Элия.

Еще минуту назад она была там, на своем стуле, со взглядом, обращенным в беспредельность. Она слышала, как за стеной, в лавке, Элия разговаривал с покупателями, и звука его голоса ей было достаточно, чтобы знать, что она на своем месте.

И вдруг деревня вздрогнула. Люди на улицах застыли. Грохот потряс все. Он пришел ниоткуда. Он был здесь. Повсюду. Можно было бы сказать, что это трамвай проехал по асфальту. Женщины побледнели, почувствовав, как земля зашевелилась под подошвами их летних туфелек. Казалось, что-то пробежало по стенам домов. Стекла в рамах зазвенели. Лампы на столах попадали. Стены заколебались, словно бумажные перегородки. Жителям Монтепуччио показалось, что они построили свою деревню на спине какого-то зверя, который вдруг проснулся и отряхивается после вековой спячки. Туристы с удивлением смотрели на местных жителей, и в их глазах стоял недоуменный вопрос: «Что происходит?»

Потом чей-то голос завопил на всю улицу, и его тут же подхватили десятки других голосов:

— Terremoto! Terremoto! [24] Землетрясение! Землетрясение! (ит.).

И тогда недоумение сменилось паникой. Грохот был ужасный. Он перекрывал все шумы. Да, земля дрожала, ломая асфальт, разрывая электрические провода, выламывая в стенах домов огромные дыры, переворачивая стулья на террасах и наполняя улицы всевозможными обломками и пылью. Земля дрожала с такой силой, что, казалось, усмирить ее было невозможно. Люди превратились в крохотных насекомых, которые мечутся по земному шару и молятся, чтобы он не поглотил их.

Но вдруг грохот стих, стены перестали дрожать. Люди едва успели осмыслить странный гнев земли, как все успокоилось. Тишина восстановилась с удивительной простотой, так стихает буря. Все жители Монтепуччио были на улицах. Какое-то чутье подсказало им, что надо делать, и они как можно скорее выбежали из своих домов, боясь оказаться пленниками среди обломков, если стены обрушатся. Они все были на улицах и выглядели лунатиками. Тупо смотрели на небо. Женщины начали плакать. От облегчения или от страха. Дети ревели. Огромная толпа жителей деревни могла только говорить. Они все были здесь, смотрели друг на друга, счастливые тем, что живы, но еще с трепетом в душе. Но не земля еще грохотала в их телах, а страх, который охватил их, заставлял стучать зубами.

Еще до того, как улицы огласились криками и возгласами тех, кто искал своих, еще до того, как каждый начал окликать своих близких, еще до того, как во всеобщем гвалте начали обсуждать этот удар судьбы, Элия вышел из табачной лавки. Во время землетрясения он оставался там. Он не успел ни о чем подумать, даже о том, что ему может грозить смерть. А потом он поспешил на улицу. Он оглядел тротуар и в полный голос завопил:

— Миуччия! Миуччия!

Но никто даже не обернулся на его зов, потому что в эти минуты на корсо слышались крики, каждый звал своих. И голос Элии утонул в шуме толпы, которая уже возвращалась к жизни.

Кармела медленно шла по покрытым густым слоем пыли улицам. Шла упорно, как давно не ходила. К ней вернулась сила, это поддерживало ее. Она пробиралась сквозь толпу, обходила трещины на дороге. Тихо разговаривала сама с собой. Все смешалось в ее голове. Землетрясение. Ее братья. Старый Корни, лежащий при смерти. Прошлое возникало в ее мозгу, как извержение магмы. Она перескакивала от одного воспоминания к другому. В ней толпилось множество лиц. На тех, кто ее окружал, она не реагировала. Женщины на улице, увидев, окликали ее, спрашивали, все ли у нее в порядке, не пострадал ли ее дом от землетрясения, но она не отвечала. Она шла вперед, шла упорно, поглощенная своими мыслями. Она поднялась на виа деи Супличи. Склон был крутой, и ей пришлось несколько раз останавливаться, чтобы перевести дух. Пользуясь передышками, она смотрела на деревню. Она видела мужчин, засучив рукава, они простукивали стены, чтобы определить, насколько они пострадали. Она видела ребятишек, которые приставали с вопросами к взрослым, но никто не мог им ответить. Почему задрожала земля? А она опять задрожит? И так как матери не отвечали своим чадам, она ответила за них, она, которая так долго молчала:

— Да, земля снова задрожит. Снова задрожит. Потому что мертвые жаждут.

Она сказала это и пошла дальше, оставив позади деревню с ее криками и воплями. Дойдя до конца виа Супличи, она повернула направо, вышла на дорогу в Сан-Джокондо и наконец добрела до ограды кладбища. Именно туда она шла. Она встала со своего стула с единственной мыслью: прийти на кладбище.