Зэди Смит - Белые зубы

Сколько я себя помню, я всегда хотел быть гангстером.

Он представлял эту фразу именно так, записанную тем же шрифтом, что и на рекламе фильма. И когда ловил себя на этом, то всеми силами старался избавиться от воспоминания, одолеть его. Но Миллат не умел себя контролировать, и в большинстве случаев дело кончалось тем, что он открывал дверь, сгорбившись и откинув голову а-ля Лиотта, и думал:

Сколько я себя помню, я всегда хотел быть мусульманином.

Он знал, что в некотором смысле это еще хуже, но ничего не мог поделать. Из нагрудного кармана его пиджака торчал белый платочек, а в кармане он носил кости, хотя понятия не имел, как в них играть. Ему нравились длинные верблюжьи пальто, и он мог приготовить устриц, как настоящий гангстер, хотя ни за что бы не сумел сделать карри из баранины. Он знал, что все это хараам.

Но хуже всего была его злость, непохожая на праведный гнев божьего человека, горячая, жестокая злость гангстера или малолетнего преступника, решившего показать себя, организовать банду и стать круче всех. Какая бы ни была борьба — во имя Бога, против Запада, против самонадеянной западной науки, против его брата или Маркуса Чалфена, — он сделает все, чтобы победить. Миллат затушил бычок о перила. Его бесили эти неблагочестивые мысли. Но ведь все остальное идет хорошо. У него есть самое главное: он ведет праведную жизнь, читает молитвы (пять раз в день), постится, работает на благо КЕВИНа, распространяет их учение. Разве этого мало? Может быть. Какая разница. В любом случае назад дороги нет. Он встретился с Маджидом, он с ним встретился лицом к лицу и вышел победителем. Он назвал своего брата жалким тараканом и после этого тет-а-тета решил во что бы то ни стало выполнить свою миссию. Миллат поправил зеленый галстук, прошел с видом Лиотты (угроза и обаяние) по коридору и толкнул кухонную дверь (Сколько я себя помню…). Сейчас две пары глаз уставятся на него, как объективы камер: панорамный кадр и крупный план.

— Миллат!

— Амма.

— Миллат!

— Джойс.

(«Отлично. Значит, мы все знакомы, — в голове Миллата зазвучал голос Пола Сорвино. — Тогда давайте займемся делом».)

— Спокойно, джентльмены. Все нормально. Это мой сын. Маджид, это Микки. Микки, это Маджид.

Снова в «О’Коннелле». Алсана наконец поддалась на уговоры Джойс, но сама решила не марать руки. Она велела Самаду «сводить куда-нибудь» Маджида, чтобы поговорить с ним и убедить его встретиться с Миллатом. Но Самад не представлял, куда сводить Маджида, если не в «О’Коннелл», а вести туда сына было неприятно. Они с женой вышли в сад, чтобы решить этот вопрос, и Самад был уверен в успехе до тех пор, пока Алсана, сделав обманное движение, не поставила ему блок и не двинула ногой в пах. Вот они в «О’Коннелле», и точно, все идет из рук вон. Он, Арчи и Маджид постарались войти в бар как можно незаметнее, но ничего не получилось: и посетители, и персонал замерли в ужасе. Последний раз, когда Самад и Арчи привели с собой постороннего, это был бухгалтер Самада — низенький человечек с лицом, похожим на крысиную мордочку. Весь вечер он пытался беседовать с завсегдатаями бара об их сбережениях (как будто у завсегдатаев «О'Коннелла» были сбережения!) и дважды (!) просил подать ему кровяную колбасу, хотя ему уже говорили, что свинину здесь не подают. Этот неприятный случай произошел в 1987-м. И что теперь? Прошло всего пять лет, и Самад снова приводит чужого, на сей раз одетого в белое — слишком белое для вечера пятницы в «О’Коннелле». И к тому же слишком юного (по негласному правилу посетители должны быть не моложе тридцати семи). Чего Самад добивается?

— Чего ты добиваешься, Сэмми? — спросил Джонни, печальный бывший оранжист, склоняясь над своей тарелкой и подцепляя на вилку мясо с овощами. — Хочешь сделать из нашего бара проходной двор?

— Кто это? — спросил Дензел. Он все еще был жив.

— Это твой хороший сын? — поинтересовался Кларенс, который тоже, милостью Божией, был здесь.

— Спокойно, джентльмены. Все нормально. Это мой сын. Маджид, это Микки. Микки, это Маджид.

Микки ошеломленно молчал, а с лопаточки в его руке свисал кусок яичницы.

— Маджид Махфуз Муршад Мубтасим Икбал, — спокойно представился Маджид. — Приятно познакомиться, Майкл. Я столько о вас слышал.

Довольно странно, если учесть, что Самад ни слова не говорил ему о бармене.

Микки смотрел через плечо Маджида на Самада, ожидая подтверждения.

— Что-что? Это тот сын, которого ты отправил на родину? Это Маджид?

— Да-да, это Маджид, — поспешно ответил Самад, сердясь, что мальчик привлек такое внимание. — Что ж, нам с Арчибальдом как обычно…

— Маджид Икбал, — задумчиво повторил Микки. — Я бы никогда… Никогда бы не подумал, что вы Икбал. В смысле, у вас очень приятное лицо.

— И все же, Майкл, я Икбал. — Маджид обвел понимающим взглядом Микки и других неудачников, собравшихся у стойки, — несмотря на то, что довольно долго не виделся с отцом.

— Здорово сказано. Прямо как в книге. У нас тут висит… погодите минутку… сейчас скажу… ваш пра- пра -дедушка.

— Я заметил, как только вошел, и хочу вам сказать, Майкл, что я вам за это крайне признателен. — Маджид засиял, как ангел. — Благодаря этому портрету я чувствую себя как дома. Я знаю, что это место очень дорого моему отцу и его другу Арчибальду Джонсу, а потому, я надеюсь, оно будет дорого и мне. Они привели меня сюда, я полагаю, для того, чтобы обсудить некоторые важные вопросы, и мне кажется, трудно было бы найти для этого более подходящее место, чем ваш бар, даже несмотря на ужасное состояние вашей кожи.

Микки был потрясен. Не скрывая своего удовольствия, он ответил, обращаясь одновременно и к Маджиду, и к завсегдатаям «О’Коннелла»:

— Здорово говорит, правда? Прямо как настоящий англичанин, королевский английский, чистый и правильный. Славный парень. Я с радостью обслужу такого посетителя, как ты, Маджид. Такого культурного и все такое. А насчет моей кожи ты не переживай: прыщи не касаются еды, да и меня самого особо не беспокоят. Вот так джентльмен! При нем даже неловко говорить как попало, самому хочется говорить красиво.

— Микки, мне и Арчибальду как обычно, — сказал Самад. — А сын сейчас выберет. Мы его будем ждать возле пинбола.

— Хорошо, — ответил Микки, не в силах оторвать взгляд от темных глаз Маджида.

— Хорошенький у тебя костюмчик, — проворковал Дензел, завистливо поглаживая белую льняную ткань. — Помнишь, Кларенс, в таких у нас на Ямайке англичане ходили.

Кларенс медленно кивнул, потрясенно разглядывая Маджида.

— Ладно, вы двое, идите за свой столик, — пробурчал Микки, отгоняя их. — Я вам все принесу. Дайте мне поговорить с Маджидом. Растущий организм… надо хорошо питаться. Ну, Маджид? Что будешь брать? — Микки облокотился на прилавок, как заботливая продавщица. — Яйца? Грибы? Фасоль? Тосты?