Артур Саканян - Театр одного зрителя

— Жрать принесли? — спросил он, бесцеремонно запуская руку в пакет.

— И средство для лечения нервов, — улыбаясь, добавил седой мужчина, доставая из кармана шкалик.

-196-

В приёмное помещение морга внезапно ворвались люди в масках.

— Вот ты где прохлаждаешься, — обрадовался самый коренастый из них. — Вяжи его и в машину, — распорядился он.

Двое в масках бросились на законника. Законник не сопротивлялся, зная, что даже элементарные вопросы только озлобят людей, которым надо прятать своё лицо.

«Трусливые щенки. Знают, что спуску не дам, если кого потом опознаю. Паскудные волки, только в своре свою силу чувствуют», — думал законник, пока его волокли к машине.

-197-

— Послушайте, доктор, — несколько агрессивно начал догматик, не дожидаясь, пока все рассядутся. — Я полжизни за это место положил, не говоря уже о материальных и нервных издержках. А вы пришли сюда и сразу же хотите взять нас в оборот.

— Я делюсь с вами своими мыслями, а ваш ум имеет право сделать свой выбор, — спокойно произнёс доктор.

— А если мне на всё начхать? — злобно усмехнулся догматик, и даже председатель удивлённо вскинул бровь.

— Если вам начхать лично на меня, то это ваше право, — спокойно произнёс доктор. — Ни мне, ни вам это ничем не навредит. Однако отказываться от того права выбора, который я предлагаю — неразумно. Допустим, человек, попавший в тюрьму, начинает понимать, что он стоит перед выбором. Естественно, он старается придерживаться той модели поведения, которая позволяет ему выжить в тюремной обстановке. В нашем случае я предлагаю модель, которая позволит нашим детям выжить. Я вас не в оборот беру, а рассказываю о модели, которая, по моему мнению, позволит нашим детям совершать свой выбор не по тюремным, а по-человечным меркам. Согласитесь вы со мной или нет — это уже право вашего ума. Если вам начхать на детей, значит, вам начхать и на память о себе.

— Вы лучше скажите, что за модель выбирают там, в тюрьме? — с усмешкой поинтересовался догматик.

— Всего ничего, — ответил доктор. — В тюрьме разумнее всего отказаться от прежних привычек и вообще к чему-либо привыкать опасно. Можно стать заложником своих привычек и тем самым уязвимым для сокамерников. Они могут шантажировать, или просто лишить любимой привычки, а это всегда больно.

— Очень любопытно, — продолжил догматик. — Допустим, я люблю играть в карты, как наш радиослушатель. И что мне смогут сделать в тюрьме, если я буду играть, но не на деньги, а просто так?

Доктор улыбнулся и спросил:

— То есть, прежде чем сесть за игру, вы предупредите остальных, что на деньги не играете?

— Да, — подтвердил догматик.

— Тогда, как только вы проиграете, с вас потребуют сто баксов.

— Это ещё почему? — возмутился догматик. — Я же предупрежу, что не на деньги играю.

— А вам выигравший скажет, что для него сто баксов — это не деньги, и попробуйте тогда не заплатить ему. Будете протестовать — приплюсуют ещё тысячу баксов. Когда расплатитесь, то потом все эти деньги на ваших глазах сожгут, но и тут обманут, потому что сожгут куклу, муляж. Не отдадите — пострадаете. В тюрьме карточный долг жестоко карается. А теперь скажите: есть схожесть с нашей действительностью? Или вам кажется, что с нашим государством можно по-честному играть в очко, если вчера выигрышная сумма была 21, сегодня 18, а завтра 30? Иначе и не могло быть, а все мы, включая и верховную власть, являемся заложниками государства, которое законами ограждает себя от своих же граждан. Государство защищает только собственные интересы.

— Ну, вы уже перегнули палку, — возмутился председатель. — Государство призвано обеспечить сосуществование множества людей и осуществлять управление всеми сферами их жизнедеятельности.

— Вот именно, что сосуществование множества людей, — согласился доктор. — К примеру, если бы все люди были заняты только строительством пирамид, то государство стало бы большим строительным трестом, а Конституция представляла бы собой трудовое законодательство строителей. Однако жизненные потребности людей столь многообразны, что люди не ведают единой цели жизни. В отсутствии единой цели, общей идеи, государство представляет собой совокупность, несогласованных друг с другом, структурных трестов: строительных, армейских, чиновничьих и тому подобное. Вот и получается, что целевая неопределенность человеческой жизни проецируется в целевую неопределенность государства. Разве можно в отсутствии единой стратегии согласовать тактические действия при решении разнохарактерных задач? Зачем же удивляться тому, что целевая неопределённость порождает противоречия в правилах игры? Ведь сегодня выгодно что-то одно, завтра что-то другое, и ни в сегодняшнем, ни в завтрашнем дне нет ориентира на единую цель.

— Как нет ориентира? — деланно возмутился драчун. — Ошибаетесь, доктор. В нашем бардаке свой порядок. Сегодня рыбку за бесценок отловим в мутной воде, а завтра она уже на вес золота идёт, — и добавил, обращаясь ко всем:

— А вот вам не надо утруждать себя и строить мне нецензурное выражение глаз. Будто я один тут проворовавшаяся домработница.

Раздались нервные смешки, а доктор продолжил:

— Все мы, так или иначе, становимся заложниками идеологии «ловли рыбок в мутной воде». Я понимаю, что сейчас кому-то причиняю боль, когда предлагаю нечто более разумное, чем эта «идеология» рыбалки.

— И вы думаете, я соглашусь с тем, что природа мудрее, чем человек? — уже вполголоса возразил догматик.

— Боюсь, что вы просто вынуждены будете согласиться с этим, исходя, хотя бы, из следующей элементарной логики…

— Никакой логики не надо, доктор, — с усмешкой вмешался драчун. — У него каждое выступление начинается и кончается словами, что надо любить детей и учиться у природы её мудрости. Поэтому сейчас бесится, что вы на его же идеологических оборотах давите.

Догматик помрачнел, и по его напряжённому виду доктор понял, что не стоит подливать масло в огонь.

— Тогда прошу принять во внимание, — уже спокойнее продолжил доктор, — что наш ум под воздействием идеологии может наделать множество катастрофических глупостей. К примеру, в одной из стран всего лишь одному человеку своей идеологией удалось одурманить сознание целой нации. Своей идеологией он сумел в сознании нации зло трансформировать в добро. Потребовалось море людской крови, чтобы разрушить его пагубную идею расового превосходства. Разве уничтожение себе подобных в природе возможно? Так кто же мудрее? — не удержался он от едкого вопроса, а догматик демонстративно отвернулся.

Председателя эта тема всегда интересовала, и он миролюбиво попросил: