Ирен Немировски - Давид Гольдер

— Шампанского выпьем в номере, ночью, — пробормотала захмелевшая Джойс, поедая огромного рака. — Какое у них шампанское? Хочу очень сухого «Клико».

Она подняла зажатый в ладонях бокал:

— Смотри… вино и луна сегодня одного цвета… Золотого… да смотри же…

Они выпили из одного бокала: нежные юные рты пахли перцем и фруктами.

Они ели соте из цыпленка с оливками и стручковым перцем, запивая его терпким ароматным шамбертеном, а потом Алек заказал коньяк. Он наливал его в высокие бокалы, мешая с шампанским. Джойс пила наравне с любовником. За десертом она взяла Джиля на колени и мечтательно уставилась в небо, привычным жестом запустив пальцы в короткие золотистые локоны.

— Как бы мне хотелось провести всю ночь под звездами… Хочу остаться здесь на всю жизнь… Хочу всю жизнь заниматься любовью… А ты?

— Обожаю твою маленькую грудь, — больше Алек ничего не сказал — он впадал в меланхолию, когда пил, — и продолжил доливать шампанское коньяком.

Стояла мирная деревенская ночь. Лунный свет разливался над горами. Стрекотали цикады.

— Они думают, что сейчас день, — восхищенно прошептала Джойс. Собачка уснула у нее на руках. Она попросила: — Дай мне сигарету.

Алек сунул ей в рот сигарету, крепко схватил за шею и что-то жарко забормотал.

Джойс отпрянула, проснувшийся Джиль спрыгнул на землю, улегся в траву, вытянул лапы и стал обнюхивать влажные плиты дорожки.

— Идем, Джойс, идем играть в любовь… — низким голосом позвал Алек.

— Пошли, Джиль… — Джойс свистнула собаке.

Песик поднял глаза на хозяйку, как будто решал, стоит ее слушаться или нет. Но Алек с Джойс уже брели к дому, склонив друг к другу юные хмельные головы. Джиль с глухим ворчанием поднялся и поплелся следом, то и дело останавливаясь, чтобы понюхать землю.

В номере он устроился перед кроватью, и Джойс привычно пошутила:

— Джиль, старый греховодник, тебе придется заплатить за представление.

Луна серебряными лужами отражалась на полу. Джойс медленно разделась и встала перед окном. Ледяной луч скользнул по ее жемчужному ожерелью.

— Я красивая, Алек? Я тебе нравлюсь?

— Сегодня наш последний вечер, — жалобно, как ребенок, произнес Алек. — Деньги кончились, ничего больше не будет… Нужно возвращаться, нам придется расстаться… Как долго мы будем в разлуке?

— О Боже, ты прав…

В эту ночь они впервые за все время не нырнули с головой в любовь, чтобы потом мгновенно провалиться в сон, как это случается с молодыми, уставшими от игры животными. У обоих было тяжело на сердце, они лежали на затканном цветами покрывале, луна заглядывала в окно, заливая серебряным светом их юные тела. Они нежно укачивали друг друга в объятиях и молчали, не чувствуя желания. Откуда-то издалека доносился стук копыт.

— Наверное, тут поблизости ферма, — сказал Алек, когда Джойс подняла голову. — Животные перебирают ногами во сне…

Джиль перевернулся на бок и так горько вздохнул, что Джойс со смехом прошептала:

— Папочка вздыхал так же, когда терял деньги на бирже… О, Алек, какие у тебя прохладные колени…

Их тени на белом потолке сплетались в странный, похожий на растрепанный букет цветов узел.

Джойс медленно провела ладонями по возбужденным, уставшим от любви бедрам.

— Боже, Алек, как я люблю любовь…

Как только дом в Биаррице был продан, Гольдер в одиночестве уехал в Париж, а Глория и Джойс отправились в круиз на яхте Беринга в компании Ойоса, Алека и Мэннерингов. Глория вернулась в Париж только в декабре и почти сразу явилась к мужу с антикваром, чтобы заняться продажей мебели.

С чувством извращенного удовольствия Гольдер наблюдал, как уплывают из дома стол с бронзовым сфинксом и кровать в стиле Людовика XV с амурчиками, колчанами стрел и балдахином в форме купола. Он давно спал в гостиной на маленькой, узкой и жесткой кровати-клетке. К вечеру, когда уехали последние машины с вещами, в квартире осталось несколько плетеных стульев и простой деревянный кухонный стол. На усыпанном стружкой полу валялись газеты. Когда Глория снова поднялась в квартиру, Гольдер даже не пошевелился. Он полулежал на кровати, прикрыв грудь шерстяным пледом в черно-белую клетку, и с облегчением смотрел на огромные «раздетые» окна: шелковые узорчатые шторы составили компанию мебели и безделушкам, и свет и воздух заливали комнату.

Рассохшийся паркет отчаянно скрипел под ногами Глории. Она нервно передернула плечами, на мгновение замерла на месте и пошла дальше на носочках, раскачиваясь всем телом, но пол, уподобясь живому существу, все так же обиженно жаловался. Глория раздраженно опустилась на стул напротив Гольдера.

— Давид…

Несколько мгновений они молча, не скрывая взаимной неприязни, смотрели друг на друга. Она пыталась улыбаться, но грубая квадратная нижняя челюсть непроизвольно выдвигалась вперед, придавая лицу хищное выражение. Глория сдалась первой.

— Итак, ты получил, что хотел… Доволен? — спросила она, нервно помахивая зажатыми в руке перчатками.

— Да, — коротко ответил он.

Глория судорожно поджала губы.

— Сумасшедший… старый безумец… — тихо прошипела она. — Надеешься, я умру с голоду без тебя и твоих проклятых денег? Вот, смотри… Согласись, меньше всего я похожа на нищенку! Хорошо разглядел? — Глория резко выкинула вперед руку с новым браслетом. — За эту цацку заплачено не из твоих денег, верно? Так чего ты хотел добиться? Если кто теперь и страдает, так ты один… Глупец! Я свою жизнь устроила… Все, что стояло в этой квартире, принадлежит мне, мне одной! — Глория гневно стукнула кулаком по ручке кресла. — Попробуешь помешать мне продать вещи, как я захочу и когда захочу, пожалеешь! Вор!.. Ты заслуживаешь тюрьмы! — пригрозила она. — Оставить женщину без средств к существованию после стольких лет совместной жизни… Да ответь же хоть что-нибудь! — закричала она. — Сам видишь — я все знаю! Давай, признавайся! Ты хотел лишить меня денег, вот и разорил, и загубил жизни несчастных людей, свою в том числе… Предпочитаешь сдохнуть в четырех стенах? Хочешь, чтобы я закончила жизнь нищей старухой, да? Отвечай!

— Мне нет до тебя дела… — Гольдер закрыл глаза и прошептал: — Не представляешь, как мало меня волнуешь ты, твои деньги и все, что имеет к тебе отношение… И вот еще что… эти деньги, бедная моя, недолго будут тебя радовать… Они ох как быстро утекают, если под боком нет пополняющего запас мужа… — Гольдер говорил «без сердца», тихим старческим голосом, вцепившись пальцами в лацканы домашней куртки, как будто хотел прикрыть щеки. С улицы через щели в раме окна задувал ледяной ветер. — Да-да… очень быстро… Думаю, ты играла на бирже и сорвала куш… Говорят, в этом году достаточно ткнуть пальцем в любую акцию, чтобы курс взлетел до небес… но это скоро кончится… а Ойос… — Гольдер неожиданно молодо хохотнул. — Через год-другой вас ждет та еще жизнь, дети мои!..