Эмилиян Станев - Волчьи ночи

Оставив груз посреди поляны, ездоки повернули коней и молча вернулись той же дорогой.

Волк долго стоял на одном месте. Он хотел понять, что лежит на поляне, обнюхать следы лошадей — не забыли ли люди у дороги что-нибудь съедобное. Опыт говорил ему, что там, где проходят люди, всегда можно найти пищу. Однако в движениях всадников и в их скором и молчаливом возвращении было что-то подозрительное.

Потянув несколько раз носом воздух и не уловив никаких запахов, волк опустил голову и пошел в противоположную сторону через редкий буковый лес. Там были заячьи следы. Он рыскал по лесу, как заправский охотничий пес, наконец поднял зайца, погнал его и совсем забыл про всадников.

Но после обеда, когда голод заставил его мышковать, он снова вернулся в буковый лес и услыхал, что в лощине кричат сойки и галдят сороки. Он прислушался.

Крики соек раздавались все громче — то радостные, словно там шел настоящий пир, то тревожные и хриплые, предвещающие опасность.

Серый затрусил к лощине, и, пока шел, над лесом пролетело несколько сорок — крылья их со свистом разрезали морозный воздух. Было ясно, что они спешат на какую-то падаль.

Волк сошел вниз, отыскал лошадиные следы и, едва ступив на них, почувствовал запах свежезадранной овцы. Запах шел от широкой борозды, которую всадники оставили за собой на снегу.

Запах овечьего мяса сводил серого с ума. Слюни наполнили пасть, и он слизнул их своим большим красным языком.

Оставив всякую осторожность, он припустил к поляне, но скоро остановился, вздыбив шерсть. Он напал на следы волчицы и большого красного волка. Теперь стало понятно, почему сойки кричали тревожно. Красный с волчицей были близко.

Прислушавшись, серый со сверкающими от возбуждения глазами тихонько пошел к поляне. Сквозь густые черные сучья вырубки он увидел, что снег на поляне утоптанный и желтый и посреди нее что-то лежит. Вокруг на верхушках деревьев сидели стаи сорок и соек. Ни волка, ни его подруги видно не было.

Серый крадущимся шагом вышел из леса и еще раз, удивленный, обвел взглядом поляну. На верхушке можжевельника сидела нахохлившаяся, словно от холода, сойка. Увидев волка, она не закричала, как будто была совсем больная. Это еще больше удивило серого. Он увидел растерзанную тушу овцы. Внутренности были вырваны, голова с пустыми глазницами — глаза выклевали сороки — валялась в стороне, а шерсть, раскиданная по всей поляне, была втоптана в снег. Неподалеку, у кромки леса, вытянувшись во всю длину, неподвижно лежал большой красный волк, уткнувшись своей продолговатой мордой в снег и как-то странно подогнув под себя ноги. Чуть подальше желтела спина волчицы…

Шерсть на сером встала дыбом; поджав хвост, он прянул и помчался через вырубку, дрожа от страха…

Начало смеркаться. На фоне темных снеговых туч мрачно неподвижные верхушки деревьев казались еще чернее. На них сидели безмолвные стаи сорок и соек. Птицы нахохлились и спрятали клювы в перья, словно готовились ко сну. Время от времени одна из птиц издавала хриплый крик, точно говорила другим: «Храбрей, храбрей», — но ее сиплый голос тут же смолкал. Чему-то удивившись, она поникала головой и скатывалась с ветки…

Темная морозная ночь огласилась жалобным воем. Серый волк выл, вскинув свою собачью голову к тяжелому небу, с которого вот-вот должен был повалить снег. Вой его звучал глухо и одиноко. Никто не отвечал ему, даже эхо молчало, словно и горы оглохли от холода.

Под вечер стая диких голубей опустилась на невысокие дубки, растущие на крутом берегу у самой речки; истомленная жарой, она тихо журчала в каменистом русле.

Голуби затаились среди ветвей, и сейчас из-за листьев виднелись только их поднятые головки. У тех, кто сидел повыше, поблескивали и переливались грудки, освещенные косыми лучами солнца.

Долго сидели они так — притихшие, неподвижные, повернув головки к западу и словно удивляясь сонной тишине, разлитой над равниной. Горячая и душная волна поднималась от пышущей жаром земли. Два облака, похожие на громадные крылья, висели над серым, истоптанным скотиной жнивьем, будто хотели укрыть его от закатного, но все еще жаркого солнца. И облака, и солнце, и измученная жаждой кукуруза, и красная полоска пыли, вьющаяся над проселком, — все как будто замерло в ожидании чего-то большого и важного.

Две горлинки стремительно пронеслись над дубами и скрылись в ивняке у околицы села. Ворон с разинутым от жары клювом спустился к самой воде, прислушался, напился и, тяжело взмахнув крыльями, улетел.

Голуби все так же всматривались в ровную желтеющую даль. Там, где она уходила вниз, из-за серо-зеленой стены кукурузы чуть виднелись пышные кроны двух буков. В их густой листве обычно и ночевала голубиная стая. Сейчас птицы дожидались темноты и внимательно осматривались вокруг.

От реки тонкой, еле ощутимой струей потянуло прохладой. Запахло тиной. Легкий ветерок заметно усилился. Равнина ожила. Длинные тени кукурузы легли на жнивье, вода в речке потеряла блеск, а меланхолическое кваканье лягушек зазвучало уверенней и чаще.

Вдруг голубь, сидевший на верхушке самого высокого дуба, встрепенулся, словно собрался взлететь. Этот трепет передался всей стае.

Прямо против солнца на желтоватом вечернем небе появилась маленькая коричневая точка. Описывая над полем правильные круги, она то увеличивалась, то пропадала из виду и по спирали поднималась все выше и выше. Круги становились все шире и постепенно превратились в неправильные эллипсы, которые узким концом понемногу приближались к реке. Через несколько минут точка выросла и оставила далеко под собой заходящее солнце. Но росла она так медленно, что голуби, не в силах уловить ее чуть заметные изменения, по-прежнему следили за ней со спокойным удивлением.

Затем точка превратилась в черточку, потом середина ее раздалась вширь, концы сделались совсем тонкими. Вскоре совсем ясно стали видны широкие крылья сокола, который приближался к стае, готовясь по своему обыкновению ринуться на нее с высоты.

Вдруг, словно подхваченный порывом ветра, он рванулся вон из эллипса против течения реки, словно заметил какую-то другую добычу. Потом так же внезапно развернулся и, описав широкую дугу, неожиданно очутился над самыми дубами.

Только сейчас старый голубь, вожак стаи, заметил опасность. Но было уже слишком поздно. Сокол повис над деревьями, и спустя миг голуби услышали свист падающего как метеор тела хищника. Сложив крылья и вытянув вперед лапы, он несся вниз быстрее брошенного с высоты камня.

Голуби мгновенно сорвались с места и, словно сбитые градом, попадали на землю. Одни укрылись в нижних ветвях деревьев, другие — в прибрежном кустарнике. Не спрятался только старый голубь. Он полого устремился к реке, сокол ринулся следом и почти настиг его у самой воды. Но старый вожак был сильным и опытным летуном. Сокол готов был уже его схватить, когда голубь из-под самых его когтей резко рванулся вверх. Разогнавшаяся для молниеносного удара большая коричневая птица чуть не врезалась в воду. Чтобы удержаться в воздухе, сокол широко раскинул крылья, взмахивая ими, как бабочка, высматривающая, куда бы ей опуститься.