Эмилиян Станев - Будни и праздники

— Ты, видать, недавно замужем, — полувопросительно сказала она и, не дожидаясь ответа, продолжала: — Ив деревне сроду не бывала. У нас тут хорошо. И житье вам куда как дешевле обойдется.

Парица ее не слушала. Нахальство этой женщины бесило, но простодушие обезоруживало. «Деревенщина, — думала она, — глупо на нее сердиться. Бог весть какие еще унижения меня ждут».

Ее злость на Алекси сменилась отчаянием. Ей хотелось собраться и уехать, не сказавшись ему. Но она не знала, как это сделать, и чувствовала себя словно в незнакомой вражеской стране.

Однако ей хотелось есть, и она покорно пошла за крестьянкой.

Краснея до ушей от стыда и злости, что ей поливают на руки, как ребенку, она умылась и села за стол, накрытый в глубине двора под виноградной лозой.

Во дворе, затеняя половину его, стояли два ореха, важные и величавые, с недвижной темно-зеленой листвой, их густая сень простиралась до фруктового сада. С трех сторон широкого двора разместились низкие постройки. В открытую дверь одной из них, служившей жильем хозяевам, был виден огонь, пылавший в очаге. Перед дверью лежал, вытянувшись, как мертвый, большой лохматый пес.

Парица нервно мяла тонкими пальцами край скатерти. Хозяйская сноха принесла дымящуюся миску с молоком и поставила перед ней.

— У нас и мед есть, — сказала она. — Хочешь, принесу? И груши есть.

— А ты у ней не спрашивай, а неси! — раздался позади Парицы сильный гортанный мужской голос.

К столу подошел коренастый крестьянин с проседью в волосах. Он был в синей холщовой рубахе и штанах из домотканой шерсти, затянутых красным кушаком. В руке он держал соломенную шляпу. Он подал гостье костистую руку и сел на стул подле нее.

— Ну, как живешь, молодка? — громко спросил он. — По нраву ли тебе наша деревенька? Еще бы она тебе не показалась! Или, может, скажешь: деревня как деревня, пропади она пропадом?!

Его большие усы шевелились, как живые, черные глаза лукаво усмехались, а широкое лицо излучало уверенность и силу.

— Меня зовут Здравко Гега, я хозяин, — сказал он просто. — С Александром мы хорошие друзья. Он мне писал на прошлой неделе, что приедет. Да и перепелов нонешний год пропасть, наплодил их господь!

Парица невольно улыбнулась.

— Лучше бы их вовсе не было, — сказала она.

— Ха-ха-ха! — звучно рассмеялся хозяин. — Это страсть, зуд, прошу прощения. Пуская натешится досыта, тогда вернется.

— Я вряд ли выдержу, — сказала Парица смущенно, и лицо ее вспыхнуло. — С первого дня оставил меня одну.

— Слыхал, слыхал утречком. Ты не тужи. Это дело мужское. Лучше послушай дядюшку Здравко. На нас напущены страсти. Один любит охоту, другой — рыбачить. Ну, а я — лошадник. Бывало, душу бы отдал за доброго коня. А наш поп хоть и дед, а все бегает за бабами, — засмеялся крестьянин и шлепнул своей соломенной шляпой о стол.

— Нет, я не смогу здесь так жить. Я не выдержу, — жалобно сказала Парица, внезапно почувствовав уважение к этому человеку.

— А что сделаешь?

— Уеду.

— Смотри-ка! Это нехорошо. — Дядя Здравко насмешливо оглядел ее.

— Я уеду одна! — гневно, с нажимом сказала Парица и стукнула каблуком под столом.

— Да ну! — с притворным испугом подскочил крестьянин.

— Вы мне не верите? — воскликнула Парица.

— Нет, отчего же. Все может статься. Только вот на чем ты поедешь? У телеги-то нынче возьми да и поломайся ось, ну, а лошадок я еще с вечера свел в ночное. Эх, надо же было такой беде случиться!

Парица обиженно опустила голову. Этот человек подшучивал над ней, как над ребенком. Ее отчаяние его забавляло.

Она перестала есть и молча глядела перед собой.

— Ты, молодка, никак на меня осерчала? — сказал с сочувствием крестьянин. — Прости, коли я тебя обидел. Только что ж ты не ешь? Худенькая ты, тебе надо есть, — и, усмехнувшись в усы, примирительно добавил: — Ну, уж раз тебе у нас не нравится, уезжайте. Дождись только Александра.

Он встал, надел соломенную шляпу и быстро зашагал к гумну.

Время подошло к обеду, а Алекси еще не вернулся. Парица ждала его в комнате.

После завтрака и разговора с хозяином она перестала отчаиваться и начала злиться. Теперь она всех возненавидела: и мужа, и себя, и этих «неотесанных» крестьян, которые оставили ее одну. Они, как и их соседи, начали веять зерно; веялка тарахтела не переставая и поднимала столб пыли, которая облаком нависла над двором. Под окном кто-то отбивал косу. То и дело покрикивал хозяин и ругался на кур, которые оголтело кудахтали, спасаясь от гонявшей их ребятни.

Парица лежала на кровати и слушала этот шум. Ей казалось, что сейчас она не живет, что никто и не подозревает о ее существовании, словно она обречена судьбой на вечное одиночество.

Посмотрев на свои ручные часики, она встала. Ей пришло в голову, что с Алекси что-то случилось, и злость сразу пропала. Ее всегда терзали подобные мысли, когда муж бывал на охоте. «Я пойду его искать», — решила она и оделась.

Когда она спустилась во двор, веять уже перестали.

— Куда собралась, молодка? — крикнул хозяин.

— Искать мужа, — решительно ответила она.

— Он тут поблизости, скоро подойдет. Сейчас сядем обедать.

— Нет, — сказала Парица, — вы мне покажите, где его искать.

Она была так настойчива, что крестьянин отступился. Он кликнул своего внука, десятилетнего парнишку, чтобы тот ее проводил.

Парица двинулась в путь вместе с мальчиком.

Сначала они шли той же дорогой, что и Алекси, потом пересекли накаленную солнцем стерню, солома на ней блестела и раздражала глаза. Вскоре деревушка исчезла за округлым холмом.

Парица шагала молча. Она обвязалась большим узорчатым платком. Теплое дыхание земли, пахнувшей травой и зерном, обдавало ее раскрасневшееся от жары лицо. Мальчик удивленно посматривал на нее и быстро шел вперед.

Они достигли оврага, обросшего ивами, листья которых, истомленные зноем, серебрились.

Вдруг сверху, с головы оврага, послышался выстрел. Глаза мальчишки радостно блеснули.

— Вон где палят, — сказал он и показал рукой наверх.

— Алекси! — нетерпеливо позвала женщина. — Алекси-и-и!

Ее голос заглох в тяжелой и сонной полуденной тишине. Никто не отозвался.

— Отсюда не слышно, — сказал мальчик и повел ее вслед за собой. Но Парица еще раз крикнула, и из глубины оврага донеслось сдержанное и короткое — есть!

— Ты возвращайся в деревню, — приказала Парица мальчику. Ей не хотелось, чтобы ребенок был свидетелем ее ссоры с мужем. Отправив его, она быстро пошла вдоль оврага.

Шла и время от времени тихо звала мужа. Но он почему-то молчал. И вдруг откликнулся где-то рядом. Парица вздрогнула и остановилась.

Алекси высунулся из какой-то кучи веток и отчаянно махал ей рукой. Лицо его, все красное, было сердитым и тревожным. Он был без шляпы, черные волосы упали на потный лоб. В руках он держал ружье, а из-за его плеча выглядывала морда пойнтера.