Ольга Литаврина - Пока мы рядом (сборник)

Детская, нерассуждающая, ничему и никому не обязанная сила радости исчезла, а душевная боль осталась. И эта потеря делала эту боль такой невыносимой, что от нее не спасали ни алкоголь, ни снотворное. От нее хотелось просто бежать, бежать чисто физически, не боясь ни машин, ни уличных драк, – любое событие, любая физическая боль были лучше этой тоски, расползавшейся от сердца и, как при тяжелой болезни, ломившей все тело. Спасало только сознание, что через какое-то время она пройдет сама собой.

Так что я не придумал ничего лучше, как постепенно допить оставшееся в доме спиртное, разобрать бумаги Бесс, уже не боясь самых горьких и страшных воспоминаний, и отдаться на волю тоскливой бессонницы в надежде, что утром беспокойство о доверившейся мне хрупкой иностранной девочке поставит меня на ноги. А пока…

В восьмом классе тетка действительно перевела Майку в другую школу. И это неожиданно сплотило нашу троицу еще сильнее. В каком-то смысле Майка всегда стояла между нами. Мы знали: выбери она одного из нас – и наше братство распадется. Двоим отвергнутым останется зализывать раны, а избранник заплатит за счастье потерей открытой и прямой дружбы нашей юности. И все же, чтобы быть с ней, каждый из нас готов был заплатить любую цену.

В одном из рассказов Александра Грина герою предлагают изменить время своей жизни: он должен выбрать отрезок времени, в который хотел бы вернуться в прошлое. Правда, оставалось неясным, попадает ли он на эти годы в прошлое или в будущее. Герой, как сделал бы и я сам, выбирает время своих встреч с единственной любовью – Ольгой Невзоровой. Но вместо прошлого каждый раз оказывается в будущем. Сначала на больничной койке, а потом – не просыпается совсем… Я мог вернуть прошлое только на фотографиях; но если бы представился реальный выбор – наверное, потому меня так и поразил гриновский рассказ, – я, как и герой рассказа, хотел бы быть с Майкой Милениной или не быть совсем…

Стас после восьмого тоже перешел в спортивную школу. А мы с Венькой после уроков полюбили лабораторию при кабинете биологии. Там стоял замечательный скелет, на плотный картон были наклеены засушенные колоски и травы, в банках застыли заспиртованные лягушки… А раскладывая в тематическом порядке огромные биологические таблицы, мы узнавали о непонятном происхождении человека, о различии рудиментов и атавизмов и, как доказательство этому, часами рассматривали изображение знаменитого, заросшего собачьей шерстью человека, Адриана Евтихиева.

Мы еще не расстались с нашим наивным, прямодушным детством. Мы путешествовали к острову сокровищ и досочиняли «Похищенного» и «Катриону».

Разумеется, мы готовились к поступлению в институты, и хотя не слишком радовали успехами учителей и родителей, но все же не доставляли им и особых хлопот, в отличие от Майки и Стаса.

Но об этом подробнее. Стас из своей спортивной компании выбирался к нам теперь гораздо реже и, как нам казалось, без особо большой охоты. Он сильно вырос и возмужал, казался взрослее и увереннее нас. Странный горьковатый осадок оставляли у нас с Венькой короткие встречи с ним и – на днях рождения – с его мамой, Антониной Петровной. Нам казалось, что наш Вайтмастэнг, наш сильный, веселый, надежный Портос уже никогда не будет прежним, что из нашего рыцарского книжного мира он ушел в другой мир, не признающий законов, построенный на каких-то иных ценностях, жестокий и равнодушный.

Мы с Венькой опасались за Стаса и не могли принять его грубоватых новых «корешей», слишком «моднявого» прикида, вранья и шальных денег, полученных якобы «за соревнования». Антонина Петровна была во всем согласна с нашим отношением ко всему этому, но сын с некоторых пор, видимо, и с ней привык обращаться, как с нами, – небрежно и свысока, держа невидимую, но четкую дистанцию.

И все же Стас почему-то нуждался в нас. Может быть, уже тогда, в отличие от нас, он понимал, что это братство будет единственной ценностью в нашей жизни и его стоит беречь. Он звал нас на соревнования, в которых принимал участие, писал со сборов смешные мушкетерские письма. А когда начал выезжать за границу, привозил всякие подарки и сувениры.

И только тогда, в июне, когда Стас с Майкой пришли в нашу девятнадцатую на выпускной, и я, и Ерохин без слов поняли, кого выбрала наша Златовласка.

Этим летом мне впервые пришла в голову мысль, что любую муку человек вправе прервать добровольным уходом. Я помню, как четко стояли у меня перед глазами дрожащие буквы на листке бумаги: стихи, переписанные моим отцом: «Но молчи: несравненное право – самому выбирать свою смерть…» Я, помню, продумал и способ ухода – уехать из Москвы и замерзнуть в большом красковско-томилинском парке, заснуть в снегу, баюкая себя мыслями о лице с золотисто-зелеными глазами… Но было долгое лето, потом осень. Я незаметно включился в круговорот всяческих комиссий и экзаменов, не добрал полбалла на журфак и тут же определился на филфак. Все это я делал почти механически, в угоду матери, которая давно распланировала мое будущее. Чтобы не зависеть от нее, я выбрал заочное отделение. Пришлось устраиваться на работу, и вся эта круговерть помогала мне скоротать время до зимы, а зимой я встретил свою первую женщину, уехал от матери, стал таким же взрослым, как Стас, и всерьез вознамерился забыть Майку…

Самым страшным для меня и, думаю, для Веньки празднеством стала свадьба Стаса и Майки…

А вот и они – свадебные фотографии. Вот пьяные в дымину, через силу улыбающиеся в объектив я и Вэн. Вот сосредоточенный Стас и почему-то грустная Майка, в белом платье, такая… Такая, что мы боялись даже смотреть на нее.

Такая, что стоило мне опять увидеть фотографии, и невыносимая душевная боль разогнала хмель, сбила меня с ног и погребла под собою. Я знал по опыту – от этого нет спасения, нет сна и нет никакого иного дурмана, чтобы остаться в рассудке. В первый раз, когда я скатился в нее, как в снежную лавину, это закончилось койкой в ЛТП (нынешней наркологии), белой горячкой и полной потерей личности – я избавился от тоски вместе с самим собой. Долгое «собирание» себя по кусочкам запомнилось мне на всю жизнь.

Я смотрел, как за окном серело утро, и не находил средства от тоски.

Звонок мобильника буквально спас меня – голос Бесс был именно то, что было мне сейчас нужно.

– Слушаю?! – бешено заорал я в трубку.

– Привет, Сотник! – низкий хрипловатый «приблатненный» басок меньше всего походил на колокольчик доверившейся мне беззащитной девчушки. – Думаю, ты уже понял, что Бесси у нас. Условия ее передачи тебе предстоит уточнить у твоего кореша Стаса. И поторапливайся, пока она цела. Обращаться в ментовку бесполезно, а ей это будет стоить отрезанного ушка. Ты ведь не захочешь подвергать бедняжку таким испытаниям? Где нас найти, Стас сообщит тебе сам. Срок тебе – чем быстрее, тем лучше. Поторапливайся…