Геннадий Авраменко - Уходили из дома

Отец со вздохом поинтересовался, кто это меня так и надо ли звонить знакомым бандитам. Я коротко, чтоб паники не было, сказал полуправду: споткнулся, мол, на Самшитке. Про обезьян говорить не стал. Схожу в ларек, куплю их расчудесной галлюциногенной водки побольше. Думаю, они туда циклодол добавляют.

Спал плохо. Все болит, да еще и бабушка храпит, как танк, застрявший в окопе. Бужу ее, прошу лечь на бок, она соглашается, но остается в том же положении и снова начинает храпеть. Или спорить начинает, говорит, что она вообще не спит и, соответственно, не храпит.

Сегодня лень было идти на наш далекий дикий пляж, и мы пошли на ближайший, «Голубая волна». Голубых там особо не заметили, но пляж все равно дерьмовый.

В газете вычитал, что из питомника сбежали несколько обезьян. Черт, а я в ларьке уже две бутылки впрок купил.

Сегодня ездили в Сочи к знакомой Елены Ивановны, пили вино, закусывали черешней. Потом погуляли, еще погуляли и снова два раза погуляли. Не могу я больше здесь! Надо было валить еще пару дней назад. Совсем отупел тут, Чейза вон вчера читал, какое-то безумие по телику смотрю. Лучше бы в Рыбачке или в Киеве посидел!

— Мы тут в детстве лазили в соседний двор и таскали мушмулу, — сказал отец. — Пошли покажу, где. У Любки лучшая мушмула в Хосте.

Пьяные, вооружившись бутылкой водки и смелостью, мы перелезли через номинальный заборчик и вспрыгнули на дерево. Мушмула не очень-то и манила, но приключение кровь будоражило. Единственное, чего не учел папа, это того, что вес его с детства вырос, причем, надо сказать, многократно. Дерево не перенесло позора и подло подломилось. Мой сук, хоть я и поменьше, меня тоже не вынес, и я рухнул рядом. Из окна донеслись истошные вопли, видимо, той самой, но постаревшей Любки. Папа застыл ящерицей на земле, потом неожиданно схватил половину дерева и, воровато озираясь, побежал в сторону нашего дома. Я подобрал свою ветку и потрусил за ним. Это была самая вкусная в мире мушмула, поедаемая счастливыми нами на втором этаже подъезда сталинского дома моей бабушки.

Завтра уезжать! Почти собрал рюкзак. Искупались, посидели на пляже, хотя солнца не было. Прогулялись по Хосте, посидели в «Элегии», послушали певичку, поющую, как всегда, «Хачика». Болото. Только водкой и спасаюсь.

По возвращении домой освобождали с папой летучую мышь. Она, несчастная, залетела в подъезд и не знала, что делать дальше. Добрые мы показали ей на дверь соседки и по секрету шепнули, что самая вкусная кровь — там. Но тупая мышь крови не захотела и вылетела в заботливо приоткрытую нами форточку.

Позвонил маме. Она озадачила меня новостью, что приехала Рената Розовская. Странная история. Не так давно ее семья продала квартиру и отправилась на историческую родину, в Израиль. И вот вернулась. Очень странно. Позвонил Андрюше Добровольцу, он, как вечно влюбленный в нее, должен все знать. Как я и думал, он уже вернулся в Москву, но о Ренатке ничего не слышал. Еще мама сказала, что числа с седьмого пару дней у нас будет жить настоящий американец-калифорниец. Какой, на фиг, американец? Какого черта?

Написал письма Немету и фанаткам нашей группы «Осень». Светлу поздравил с днем рождения, Наташе, Ленке в Серпухов и Свете — просто письма. Мама сказала, что Немет звонил и показался ей очень обиженным. Конечно, обижен, я же сбежал, оставив их без барабанщика. В письме попытался все ему объяснить. Не мое это. Не настоящий я барабанщик.

Звонил мне также и Максим с «Фора-фильм», насчет гитары. Готов ее вернуть и дать денег. Еще меня требовала неопознанная мамой герла, которая, узнав, что я в Крыму, сказала, что сама меня там найдет. Даже интересно, кто это.

До Жильвинаса дозвониться не смог. Никто не подходит к телефону. Может, его все-таки подхватили Гелка с Гитой и он сейчас загорает где-нибудь в Лисьей бухте?

Попрощался с отцом и Еленой Ивановной, они куда-то уходили. Она дала денег, да бабушка еще сотню на день рождения подарила. Спасибо! Теперь капитал почти тот же, что и при выезде из Москвы. И вещи те же, только прибавилась бабушкина ментовская рубаха. Хорошая рубаха, только женская, с пузырем спереди для груди. Смешно. Моя-то совсем истрепалась, вот и буду носить эту.

А бабушка все та же, спорит постоянно. Черное у нее по-прежнему белое. Демократы — сволочи и предатели, она их «дерьмократами» называет. Коммунисты — ангелы девственно чистые. Горбачев тоже предатель, а гэкачеписты — герои и патриоты. Спорить с ней бесполезно, она всей душой предана идеям коммунизма. До свидания, бабушка, до свидания, Хоста!

В поезде под Краснодаром случилось одно из происшествий-встрясок, от которых поначалу сильно трясет. Сидел я на боковушке, читал, никого не трогал. И вдруг стекло со звуком выстрела пробил средних размеров камень, затормозил где-то у моей головы и упал на пол. Стекло пошло мелкими трещинами, частично рассыпалось, и все постели и пол оказались в осколках. Крик, шум, гам, народ сбежался со всего вагона, думали, что война Абхазии с Грузией все-таки началась и докатилась до России. Женщина, которая рядом ехала, дико перепугалась, распсиховалась и долго еще кудахтала по поводу нанесенной ей моральной травмы. Что примечательно: за пару минут до случившегося я пересел с того места, в котором камень неминуемо пробил бы мне голову, на боковушку. Стряхнул с хайра осколки, покурил в тамбуре, подумал о мимолетности нашего существования на грешной Земле.

Предчувствие... Сколько их было, сколько еще будет?

В начале весны уже было что-то подобное, я имею в виду предчувствие. Поехал я в Ригу на денек буквально, прогуляться с народом. Трассой возвращаться никак не хотелось, деньги вроде были, и я попросил отца, чтобы он через знакомых добыл мне билет на Рига-Москва. Он и добыл. В Риге было по-весеннему клево. Проснувшиеся по весне волосатые братья съезжались побродить по свободным прибалтийским республикам. Город, казалось, был весь отдан на разграбление хиппи. Мы были везде. На любой улочке, во всех кофейнях, в каждом уголке крошечного Старого города мы жили, пили, курили, пели, любили. Уехать казалось абсолютно невозможным, мы наслаждались весной, солнцем и невероятным ощущением безграничной свободы. И еще была очень странная грусть. Причин ей не было, но неприятная заноза противно ерзала где-то в недрах моего укуренного тела.

На поезд я опоздал. Сдал на вокзале билет, получил остаточную стоимость, набрал пива и вновь нырнул в тусовку на Домской площади. Заноза рассосалась, из чего я сделал вывод, что мне просто дико не хотелось уезжать.

В Москве выяснилось, что фирменный поезд «Юрмала» Рига-Москва попал в жуткую катастрофу. Три головных вагона полностью сгорели, и в них погибли, по-моему, 43 человека. У меня билет был в первый. Мама про билет ничего не знала, а вот что чувствовал целые сутки до моего возвращения отец, собственноручно купивший мне этот билет, я боялся даже думать.