Геннадий Авраменко - Уходили из дома

В Мустанговой обнаружили целый табор народу, пережидающего туман. Сашка Герик, братья Клячкины — Быстрые Пальцы и Плачущий Голос из города Николаев, и еще четверо новых людей. Смотрю на одного — рожа знакомая, точно знаю его, ну или видел где-то точно.

— Из Москвы? — спрашиваю. И тут же вспоминаю, где человека видел.

— Да, — отвечает.

— А точнее, из Зеленограда, — напираю я. И, глядя в его округлившиеся от удивления глаза, добиваю окончательно: — И живешь ты в девятьсот втором корпусе, в четвертом подъезде.

— Откуда ты знаешь?

— Он у нас известный колдун, — захихикал народ.

Быстрые Пальцы только уж больно язвительно захихикал. Более того, принялся глупо шутить на эту тему, из-за чего разозленный я с радостью включился в игру:

— А что ты, Быстрые Пальцы, хихикаешь? Вот я, например, могу сказать тебе, что ты делал вчера. Скажи, в какое, например, время?

Психологический расчет оказался верен, Быстрые Пальцы назвал именно то время, в которое я его видел, спускаясь с Утюга и находясь фактически напротив него.

— Ну, например, в четыре часа вчера днем где я был?

Я образцово-показательно обхватил голову ладонями

и промычал какую-то безобидную мантру.

— В четыре часа ты... сидел в Акустической!

— Ха, ну и что такого, я часто там сижу и сочиняю свои бессмертные мелодии! — Тон был уже не таким язвительным.

— Но ты не сочинял мелодию... Ты... ел! Один!

Из костра, по счастливому совпадению, вырвался сноп искр.

— Я... не... С чего ты решил, тебя там не было! Там никого не было!

— Так вот куда пропала банка тушенки?! — взвизгнул Плачущий Голос. — А ты говорил — украли! А сам ушел на часок и сожрал?!

— Мне кальций нужен, — недоуменно проговорил Быстрые Пальцы. — Я не могу без тушенки, я сочинять не могу! Ой... — Он перевел взгляд на меня и под всеобщий неодобрительный гул прошипел: — Ты не мог меня видеть, не мог! Откуда ты знаешь?!

— Тебе же сказали: колдун я. И это, береги гитару, — неожиданно для самого себя добавил я.

Мне самому даже стало не по себе от ненависти Клячкина.

— Подожди, а правда, откуда ты знаешь, где я живу? — опомнился зеленоградский человек.

— А я в соседнем подъезде живу, — сообщил я. — Зовут тебя Олег. Белай, кажется, фамилия. Твой брат со мной в одной школе учился.

Не уверен, но кажется, он мне не поверил.

Вчера дико поругался с сумасшедшим питерским Гарри, который обожрался какой-то дряни и гнал пургу, а у меня не хватило сообразительности не париться и не прислушиваться к прогонам абсолютно невменяемого человека. Проснулся в совершенно гадком настроении и решил пойти гулять. Львенок еще спала, на родник заходить не стал, чтоб не будить Солидола с Катькой. Обошел вокруг практически весь Мангуп: мысы Дырявый, Ветров, Караимов. Заглянул в Мустанговую, написал письма маме и Немету, отдал зеленоградцам, они сегодня уезжают. Ребята напоили чаем, покормили, поинтересовались, что я делаю в одной компании с дегенератом по имени Солидол. Жена Олега, оказывается, знает его давно и отзывается о нем как о человеке чумазом, заражающем всех вшами. Мустанговая пещера, оказывается, и называется так оттого, что однажды там собрались несколько человек со всей страны, и у всех были «мустанги». В их числе был и Солидол. Ну, я, как мог, конечно, вступился за него, но переубедить людей, кажется, не удалось.

Через кладбище залез на Сосновый. Обнаружил много интересных мест, до которых раньше не добирался. На полянах пытался добыть фазанов, кидал палки, но так ни в одного и не попал. Фазаны с криками разлетались, рассаживались на деревьях и хохотали.

Встретил Солидола с Ромчиком, собирающих на плато лимонник. На вопрос, где был, отшутился — мол, в подземном городе.

В Рингушнике никого не было. Кроме Гарри. Мириться пришел. Пожали руки, нам делить нечего.

Вечером посидел у харьковских в Теплой, сходили с Юлькой в Акустическую.

На Кухне поселился Фитиль Севастопольский, верзила-блондин с доброй душой и горой продуктов. На ужин давали вермишель с тушенкой, чай с сахаром и марихуану.

Заметил, что Танюха наконец-то нашла себе новую цель, переключившись с меня на Ромчика Харьковского. Вот удивительный ребенок, не может ни от кого не зависеть — возрастное, наверное. Конечно, ослабление внимания к себе — это всегда немного неприятно, но все логично. Она мне по большому счету даже не подруга, а о сексе вообще и речи нет, на фига он мне с ней нужен, если она мне как женщина не симпатична? Прицепилась, не без моей, конечно, помощи, как репей к клешу, и метет ее теперь за мной по стране, сильно и рядом. И оторваться-то невозможно — вроде как со мной приехала. А как меня достала ее крыса!!!

Наверное, поэтому я и злюсь, на самом деле Львенок хорошая и добрая. А вот Ромчик странный. Не странный то есть, а такой, сильно себе на уме. Я раньше не встречал таких любопытных персонажей. Душа компании, смазливый блондин с распущенным хайром, с подкупающим характерным украинским говорком. Вечный балагур, высмеивающий всё и вся, безапелляционно рассуждающий обо всем на свете. На каждую тему знающий историю или анекдот. Он может вклиниться в любую стадию чужого разговора и немедленно разрушить его, невзирая на недоуменные лица беседующих. Тут же начнет что-то свое, пустое, и вот, ты даже не заметил, а он твоей ложкой ковыряет твою похлебку, целует твою женщину, спит в твоей постели. Он не занимается делами, он просто оказывается в нужном месте в нужное время и берет все, что, как ему кажется, должно принадлежать ему. Не думаю, что он как-либо опасен, но определенно таких людей надо сторониться. Особенно наивному Львенку.

Вечером обожрались тушенки с гречкой до полной невозможности передвигаться. Лежали вокруг костра и постанывали. Чтобы не умереть, пошли наверх, растрясать съеденное.

Фитиль уехал, его место на Кухне занял Абдулла. Пока здоровались, из темноты соткались братья Клячкины. Молча настроили гитары и заорали свой хит «А Вася Крячкин диск-жокей». Народ тут же начал расползаться, а Абдулла принялся уговаривать всех не бросать его одного с этими поющими террористами. В конечном итоге Быстрые Пальцы свалился в какую-то дыру и сломал гитару пополам. На этом, под крики «браво» и аплодисменты, концерт закончился, и непонятые братья, с достоинством задрав головы, убрались, прошипев какую-то гадость в мой адрес.

Ночью не спалось.

Поворочавшись и прослушав бессмысленную информацию от бормочущей во сне Львенки, я встал, раздул костер и подбросил дров.

Скрутил «козью ножку», поставил подогреть чай.

И вдруг понял, что я в гроте не один. Не считая спящей Таньки, здесь кто-то явно был еще.