Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

— Не сыграть ли нам в покер, — предложил он.

— В покер? — подал кто-то ленивый голос.

— Отчего же не сыграть, — продолжал Марчелло. — Давайте попробуем на выбывание. Проигравший выходит из игры, — пояснил он, — игра продолжается до тех пор, пока не определится один победитель.

— И что из этого?

— Выигравший остается одетым. Это его право. Зато проигравшие должны раздеться. Снять с себя все. Ну, что скажете?

— Идея стара как мир, — возразил скульптор, он же маркиз, чей отец занимал когда-то пост министра.

Начали возражать и женщины. Но протестовали они скорее для виду, чем из убеждения.

— Да, стара, — подхватил Марчелло, — но все равно будет весело.

— Неужели? — иронизировал маркиз.

— Отчего же не попробовать?! — взмолился Марчелло.

— Что ж, давайте пробовать, — с полным равнодушием в голосе завершил обмен мнениями маркиз.

Однако никто не двинулся с места и даже не высказал особого желания перейти от слов к делу; но такая пассивность только раззадорила Марчелло.

— Ну так что же?! — не унимался он. — Не хотите?

Приблизившись вплотную к Джизе и заглядывая ей в глаза, он спросил:

— А вы что скажете?

Она, разумеется, сразу догадалась, что предложение Марчелло как-то связано с нею. Правда, она не могла постичь того, что он все это отчаянное предприятие затеял исключительно ради нее. Когда он обратился к ней с прямым вопросом, Джиза хотя и смутилась, но вида не подала. Она не проронила ни слова, а ответила Марчелло лишь затяжным взглядом. Марчелло словно уже стоял перед ней голый. Только теперь он осознал, в какую опасную авантюру столь опрометчиво надумал пуститься. Ведь по игре вполне могло выйти, что именно ему, Марчелло, придется обнажиться перед одетой Джизой. При этой мысли его прямо-таки в дрожь бросило.

— Не понимаю, почему вы обращаетесь ко мне, — ответила она наконец, не сводя с него глаз.

— К вам так же, как и ко всем остальным.

— Ну что ж, если дело за мной, я не стану портить вам обедню, — отозвалась она не без вызова.

— Ну вот, Джиза согласна! Давайте колоду. Кто сдает?! — как-то надрывно вскричал Марчелло. (Теперь ему хотелось только одного: чтобы по какой-нибудь причине игра сорвалась.)

Но хозяйка дома, хотя и без особого энтузиазма, уже извлекла колоду из шкатулки. Еще раз были уточнены правила: кто и как станет выбывать из игры. Тем временем замешательство Марчелло все росло и под конец сменилось настоящим страхом. Конечно, в случае выигрыша он увидит наконец ее вожделенную наготу: это будет как приз в игре, которая уже не может не начаться. Однако живое воображение Марчелло рисовало ему и другую картину: как он, проиграв, стоит перед девушкой и пред всеми голый, сгорающий от стыда. Марчелло никак не мог решить, какое чувство перетягивает на чаше весов. И что ему теперь делать, он не знал. Выйти из игры? Но как — после того, что он сам ее предложил, да еще с таким напором? Расписаться перед всеми в своей робости, даже трусости! И более всего — перед Джизой, принявшей его вызов. Нет, невозможно! А что же тогда? Куда девались его изобретательность и твердость? Душа словно что-то лепетала, но язык ее был темен и невнятен. Но выход тем не менее нашелся, хотя и на этом пути Марчелло подстерегали немалые опасности. У проигравшего, решил он, должно быть право выбора, раздеваться ли ему или делать что-то другое. Короче говоря, если сам он окажется в числе проигравших... Марчелло уже был готов предложить спасительный вариант, но его опередил маркиз:

— Нет, так не годится, это не игра, а какая-то преснятина. Все чересчур прямолинейно: один выигрывает — другие слоняются по комнате в чем мать родила. Подумаешь, походят и оденутся! Ради чего тогда вся эта канитель, какого черта? Одна пошлость. Я бы предложил проигравшему выбор. Надо только условиться, из чего выбирать. Вот и поглядим, кто на что способен.

— На что вы намекаете? — возмутился чей-то женский голос.

— Не переживай, милая, — отозвался один из художников. — Тебе этого не понять. Слишком сложная материя. Я согласен с предложением собрата по искусству. Давайте уговоримся насчет выбора.

— О чем тут уговариваться? — возразил второй. — Пусть выигравший сам назначит штраф по своему вкусу.

— Да что вы! — с жаром вмешался Марчелло. — Ни в коем случае! Надо заранее условиться: каждый должен знать, что его ждет впереди.

В первую минуту Марчелло был рад неожиданной поддержке, подоспевшей словно по воле провидения, и только потом, с опозданием, осознал, сколь опрометчиво он доверился судьбе. Ведь если альтернатива окажется неприемлемой, то это чревато для него самого в случае проигрыша, а если приемлемой, тогда проигравшая Джиза уцепится за нее. И снова Марчелло мучился неразрешимыми сомнениями.

— Ладно, — вступил в разговор еще кто-то, — если я правильно понял, вы за определенный выбор, так? Ну и в чем же он будет состоять.

Обсудили несколько конкретных вариантов и ни к чему не пришли. Наконец один из гостей воскликнул:

— К черту! Хватит голову ломать. Ты, Марчелло, сам все это затеял, сам и предлагай. Как скажешь, так и будет.

— Значит, вы хотите, чтобы я сам назначил штраф? — переспросил Марчелло.

— Да, хотим, — раздались голоса.

Подошло время решать. С одной стороны, малодушие. С другой — отчаянность. На одной чаше весов ничтожность. На другой — борение страстей. К тому же было еще одно затруднение, и Марчелло не мог его не учитывать. Свести все к какой-нибудь крайности, или безвкусице, или к чему-то заведомо неприемлемому означало бы сразу поставить крест на своей затее. Никто не примет ее всерьез — и все. Но, так или иначе, Марчелло уже не мог свернуть с избранного пути. Как часто бывает с натурами застенчивыми и робкими, он упрямо стоял на своем, словно уже переступил некую черту, от которой не возвращаются.

Наступила тишина. И в этой тишине Марчелло вдруг произнес:

— Что ж, выбором будет... смерть.

— То есть как?!

— Что?! Что такое?!

— Смерть?!

— Ни больше, ни меньше?

— Да, — подтвердил Марчелло, — смерть. Точнее, самоубийство. Кто не пожелает раздеться, должен будет убить себя — тотчас, в нашем присутствии.

— Любопытно! — воскликнул принц крови, причмокнув губами, как обыкновенно делают посетители выставок, ни черта не смыслящие в живописи.

— Ничего любопытного, — возразил ему скульптор-маркиз. — Альтернатива, по-моему, абсолютно непродуктивна, да и вообще, никакая это не альтернатива. Кто станет кончать жизнь самоубийством, вместо того чтобы прилюдно скинуть штаны?

— Как знать! — возразил Марчелло (по голосу чувствовалось, что он очень встревожен).

— Но ведь это шутка!

— Пусть шутка. Вы сами назначили меня арбитром и обещали не обсуждать вердикт. Итак, вы согласны или нет? Другого ответа не требуется. Да или нет?