Роберт Левелин - Внезапное богатство

– Пойду возьму одну, – сказал Майлз. Он поднялся и пошел через маленькую комнату, улыбаясь своим родственникам. Он наклонился к Марио.

– Ты в порядке?

– Мне нужно отдохнуть.

– Конечно. Пошли.

Майлз провел гостя через комнату в коридор. Они медленно поднялись по лестнице. Майлз открыл дверь самой верхней комнаты, его бывшей детской.

– Ты можешь пока прилечь здесь. Извини, я не знал, что вся семья будет в сборе.

– Приятные у тебя родственники, – сказал Марио, снимая свой кожаный пиджак.

Майлз встал на колено, развязал шнурки на туфлях Марио и снял их. Это был особенный момент, Майлзу это даже показалось трогательным. Трогательным было то, что Марио позволил ему сделать это. Вставать на колени перед кем-то и снимать с него обувь – очень символично.

– Правда? – сказал Майлз. – Я никогда не замечал этого, а теперь вижу.

– Теперь ты все замечаешь, не так ли, Майлз?

– Да. Спасибо.

– Это моя работа. Это всегда было моей работой.

– Отдохни немного. Мы все устали. Я просто так сейчас взволнован, что все равно не усну, но мы можем остаться здесь на ночь. Завтра будет новый день.

Марио шлепнулся на кровать, и Майлз накрыл его лоскутным одеялом, тем, которым сам укрывался, когда был ребенком.

Он сложил одежду Марио и положил ее на стул, стоявший в углу комнаты. Майлз взглянул на Марио. Размеренное дыхание свидетельствовало о том, что гость уже заснул, поэтому Майлз тихо вышел из комнаты, закрыл дверь и вернулся в круг семьи.

– Твоя мама была хорошей женщиной, – сказал дядя Патрик. Он был ее младшим братом, и в его лице угадывались знакомые семейные черты. Хотя дяде уже перевалило за семьдесят, у него были густые волосы, седые, но очень пышные.

– Я знаю, – ответил Майлз, – мне жаль, что я так мало о ней знаю, мама всегда оставалась для меня немного загадкой.

– У нее была беспокойная душа, – сказал дядя. Патрик прислонился к кухонному шкафу, в руке – банка пива, он был уже немного пьян. – Представляю, как она переживала, шутка ли – взять и покинуть двоих детей.

Майлз не совсем понял то, что дядя ему сказал. Эти слова не вписывались в ту картинку, которую он хранил в себе. Мама попала под машину во время верховой прогулки на лошади – разве у нее было время беспокоиться о детях? Она умерла мгновенно. Майлз посмотрел на Патрика. По спине у него забегали мурашки. Он ощущал, что находится на пороге открытия – открытия, которое еще раз перевернет его жизнь. Все остальные звуки стали как бы приглушенными, сейчас существовали только он и его дядя.

Патрик продолжал говорить, не отрывая глаз от своего пива:

– Просто ужас, что семье приходится с этим жить. Никто не желает говорить о самоубийстве. Я понимаю, что ты никогда не слышал этого. Твой отец не мог говорить об этом долгие годы, он не хотел рассказывать тебе, а никто другой в семье не смел. Я долгое время собирался это сделать. Я всегда хотел тебе рассказать правду, но я не видел тебя. Ты жил в Америке и стал таким богатым, что я даже не пытался связаться с тобой. Кому понравится, задавленный бедностью родственник вдруг появляется, как черт из табакерки. Но сейчас ты приехал сам и выглядишь неплохо, я подумал, что ты должен знать правду.

Майлз остолбенел. Прошлое постепенно возвращалось к нему. Он стоял на кухне, той самой, где мама кормила его совсем маленьким с ложечки. Потолок стал таким низким, что Майлз мог достать до него рукой, если бы захотел. Он путешествовал так далеко и вернулся домой. У него было много воспоминаний, связанных с этой кухней: вот он ребенком возвращается из школы с рисунками и показывает их маме. Ее нежные руки держат картинку. Вот она обнимает сына, прижимая к себе. Затем день, когда Майлз вернулся из школы, а мамы дома не было. Только отец сидел в своем кресле, плача, а все родственники приходили и уходили, давали мальчику сладости, и он не знал, почему. Его сестра громко плакала в своей комнате наверху. А затем Майлзу сказали: «Твоя мама улетела на небо. Она не вернется назад. Сейчас она с Иисусом и ангелами».

– Это очень важная новость, – сказал Майлз наконец. Дядя молча кивнул. – Я хочу сказать, что это очень сильно повлияло на всю мою дальнейшую жизнь.

– Я знаю. Поверь, это повлияло и на наши жизни тоже. Меня утешает лишь, что это не отразилось негативно ни на тебе, ни на твоей сестре. Оба вы нашли себя в этой жизни, особенно – ты.

Майлз ощутил, как в нем начала подниматься волна гнева.

– Но я не был счастлив, дядя. По правде сказать, я был глубоко несчастен вплоть до сегодняшнего утра.

– А что случилось сегодня утром?

– Да так, ничего особенного… – Майлз не мог говорить, он ощутил, как его лицо напряглось. Ему захотелось кричать. Он знал, что лучше бы этого не делать, но иначе бы он просто взорвался. – Почему мне никто не сказал?

И только увидев, что все остальные вокруг замолчали, Майлз понял, что он крикнул это вслух. Дядя бросил взгляд на всех родственников, собравшихся в маленькой комнате в глубине дома. Майлз огляделся вокруг. Они все смотрели на него – странная группа плохо одетых людей и роскошная темноволосая красавица. Майлз повернулся к дяде.

– Мы поступили так, как посчитали наиболее целесообразным на тот момент. Мы все были расстроены тогда. Мы сделали ошибку. Прости.

– У меня есть несколько вопросов. У меня много вопросов.

– Что ты хочешь знать? – спросил его дядя, продолжая крутить в руках банку пива.

Майлз тяжело вздохнул, в точности как отец. Он не знал, с чего начать. Была ли мама на лошади или это тоже выдумка? Он посмотрел в соседнюю комнату. Люди снова разговаривали, но уже несколько приглушенными голосами.

– Просто расскажи мне, что случилось на самом деле. Известно, почему она убила себя? – спросил Майлз, как можно спокойнее. Он не хотел, чтобы его слышал отец. – Кэти знает?

– Кэти знает уже пять лет, – ответил дядя.

– Она не рассказала мне.

– Она не виделась и не говорила с тобой десять лет, Майлз.

Он закрыл глаза ладонями. Слишком много всего сразу Этот день оказался слишком насыщенным для одного человека.

– Это правда.

– У твоей матери была хроническая депрессия. Она была очень плоха после рождения твоей сестры, но, когда родился ты, она, казалась, была счастливой. Но не долго. Ей становилось все хуже и хуже, она никого не хотела видеть. Доктор посадил беднягу на антидепрессанты, но от них она только засыпала. Затем, каким-то образом, мы не знаем, откуда, она достала много снотворных таблеток и приняла их все. Ничего нельзя было сделать.

– Значит, она не каталась в тот день на лошади?

– Нет, не каталась. Она сделала это наверху, в своей спальне.

– Но разве отца не было рядом?

– Он был в магазине.

– О боже. Это ужасно.