Алексей Зверев - Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник.

Все это было девять лет назад. Второй манекен и поныне с моей женой и пребывает не в большем восторге, но и не в большем унынии, чем удавалось держаться мне. Старшая дочь учится в колледже, вторая в средней школе, и появился еще ребенок, мальчик, ему уже шесть лет. Семья переехала в кооперативную квартиру на Лесных холмах; моя жена оставила службу, а второй манекен теперь помощник вице-президента фирмы. Первый манекен учился в вечернем колледже, а днем работал официантом; мисс Люби тоже вернулась в колледж и получила диплом учительницы. Теперь он — архитектор со все расширяющейся практикой, а она преподает язык и литературу в средней школе Джулии Ричмен. У них двое детей, мальчик и девочка, и живут они на редкость счастливо. Изредка я наношу визит обоим моим манекенам — сперва, как сами понимаете, наведя на себя подобающий лоск. Я считаю себя родней и крестным отцом либо дядюшкой всех их детей. Оба не очень-то мне радуются, возможно, потому, что вид у меня все-таки потрепанный, но у них не хватает мужества выставить меня за дверь. Я никогда подолгу не засиживаюсь, но желаю им всяческих благ и поздравляю себя с тем, как справедливо и достойно разрешил задачи, которые ставила передо мной единственная жалкая и короткая жизнь, что выпала мне на долю.

Бишоп стоит у подъезда.

Поперек мостовой расположилась автоцистерна. Шланг подсоединен к тротуару, шофер в зеленой форме читает брошюру под названием «Выбирай на вкус!».

Бишоп ждет Кару.

Насчет мартини у него правило: не раньше чем в четверть двенадцатого.

Перед глазами все расплывается. Он моргает и опять видит нормально.

За завтраком он пил пиво. Как всегда, пильзенское. У них в магазине бутылка импортного пива стоит уже девяносто девять центов.

Щелчок. Насос автоцистерны выключается. Шофер швыряет книжку в кабину и принимается его отсоединять.

Кара не идет.

По свидетельству Альфреда Франкенштейна, живописец Джон Фредерик Пето последние двадцать лет жизни зарабатывал игрой на корнете во время военных сборов.

Бишоп уходит с улицы, поднимается на один лестничный марш в свою квартиру.

Банк дважды в месяц посылает телеграфом в Лондон алименты его второй жене. Он включает короткие волны, прокручивает две передачи классической музыки и ловит «Флитвуд Мак».

Бишоп пишет биографию американского художника девятнадцатого века Вильяма Майкла Гарнетта. Но сегодня ему не работается.

Кара тоже разведена.

В двадцать минут двенадцатого он приготовил себе мартини. Вечерами эти ужасные приступы ярости… Из-за слова или фразы, произнесенной в том самом тоне, который она не выносит. А на следующее утро он ничего не может вспомнить.

Альфред Франкенштейн утверждает, что художника Пето открыли уже после смерти, когда его картины были выставлены с поддельной подписью Вильяма Майкла Гарнетта.

Недавно в Лондоне его вторая жена упала в обморок на своем рабочем месте. Доктор компании отправил ее домой, дав бумажку, на которой что-то написал (диагноз). Два дня она разглядывала эту бумажку, потом позвонила Бишопу и прочла ему: «Липотимия». Бишоп навел справки в публичной библиотеке, позвонил ей в Лондон. «Это значит обморок», — сообщил он.

На коротких волнах — радиопередача: «Хорошее питание — защита от радиации». Он выключает приемник.

По утрам он ничего не помнит из того, о чем говорилось накануне вечером. Но в кухне, увидев ее суровое, каменное лицо, догадывается, что была ссора.

Болят глаза.

Нет, он не жирный.

Она звонит.

— Я не смогла приехать.

— Я так и понял.

— Прости…

— А вечером?

— Посмотрим, как сложатся дела. Я позвоню.

— Когда?

— Когда смогу.

— Ну, хоть примерно?

— После шести.

Бишоп печатает на машинке письмо в университет, отклоняет приглашение прочитать лекцию.

В этой квартире он живет уже семнадцать лет.

Квартирная плата теперь стала выше: сорок девять долларов в месяц.

Бишоп не влюблен в Кару, и она, конечно, в него не влюблена. Тем не менее они довольно часто видятся и довольно часто спят друг с другом.

По вечерам, когда Кары нет, он наливает виски и берет с собой в постель. Лежит в темноте, опершись на локоть, курит и не торопясь пьет.

В июле у него день рождения. Ему исполнится сорок девять лет.

Просыпаясь среди ночи, он часто замечает, что держит у челюсти сжатый кулак. Рука и плечо образуют жесткий оборонительный треугольник.

Кара говорит: «У всех теперь хороший вкус. Но этого мало». Она работает по текстилю. Дизайнер.

Он редко теперь выходит пообедать.

На улице он здоровается с соседом, молодым человеком, которому раньше даже не кивал; говорят, он стал юристом. Бишоп помнит его еще подростком — худым, долговязым, с бегающими глазами.

Он покупает цветы. Желтые нарциссы.

Перед винным магазином шестеро пьяниц. С утра напились. Совсем еще не старые люди, сорока нет… Они топчутся у входа, задирают прохожих. Передают друг другу две раскупоренные бутылки по полпинты, хотя в магазине бутылки по полпинты не продаются, Бишоп это знает. Один — рожа красная, вся в рыжей щетине, совсем на ногах уже не стоит, — тянется к его обернутым в бумагу цветам. Но Бишоп посторонился. Напиться так рано! Откуда только деньги берут.

Он сопоставляет себя и этих пьянчужек.

Он не влюблен в Кару, но она вызывает у него восхищение. Особенно восхищает его, что она умудряется выдерживать столько романов и всех мужчин, с которыми ее сводит судьба (себя он к ним не причисляет) и которые норовят (каждый по-своему) подавить и унизить ее личность. Да, доверительно рассказывает она ему, они готовы попросту разорвать ее на части.

Когда Бишоп гасил вспыхнувший в духовке жир, хлопая по пламени полотенцем, она критически отзывалась о его действиях. Ей дела не было до того, что он обжег руку.

— Ты зря напустил туда кислорода!

Он убежден, что его умершие дедушка и бабушка когда-то снова будут жить.

Его телефонный счет — это кошмарный перечень междугородных переговоров: Чарлстон, Беверли-Хиллз, Новый Орлеан, Чарлстон, Лондон, Норфолк, Бостон, Беверли-Хиллз, Лондон…

Когда они в потемках в его крошечной спальне предаются любви, поставив на ночной столик бутылку посредственного калифорнийского вина, она крепко сцепляет пальцы у него на пояснице.

В бороде у него седина, на лбу — три волнистые морщины.

«Он часто писал одну картину поверх другой, а иногда и третью поверх второй» (Франкенштейн о Пето).

Цветы остаются в бумажной обертке на кухне. Лежат на столике для разделывания мяса.

В четыре он смотрит по телевизору фильм, который уже раз пять видел. Генри Фонда в роли полковника Тьюзди танцует с женой старшины Бонда на балу для младшего офицерского состава в Форте Апачи.