Мирон Изаксон - Жены Натана

Генри открывает нам дверь. Я и не знал, что Натан привез его с собой сюда. Генри обнимает Ярона, жмет мне руку. «Все для вас готово», – говорит он и, понятно, я не знаю, о чем речь. Ведет нас в большую комнату, посреди которой стоит Натан. «Смотрите, кто явился, – говорит он громким голосом, – два моих товарища». Он сильно жмет руку каждому из нас, вглядывается мне в глаза, быть может, пытаясь найти в них пару слез. Он выглядит неплохо в старом халате (кажется мне, еще отцовском). Приятный аромат идет от него, словно бы дополнительный предмет мебели в этой впечатляющей комнате. Он вводит нас в ее глубину, отдергивает занавеси и показывает потрясающей красоты зеркало. «Это единственный клад, что остался у меня: самое дорогое зеркало в Европе! Я проверил это у специалистов, и тут нет никакого сомнения. Они должны подтвердить это официальным письмом. Смотрите, что изобразили на этом зеркале: женщина поднимает ребенка, и оба изменяются беспрерывно. То женщина удлиняется, а ребенок умаляется, то ребенок становится большим, а женщина уменьшается. Не ясно, где части их тел. Это что-то потрясающее!»

Генри приносит фрукты, соки и закрытую коробку печенья. «Как там Дана? Соскучилась по мне или довольствуется вами двумя?» – ставит нас неожиданно в тупик Натан. Ярон краснеет и смотрит на меня. «Кто-то здесь все еще в нее влюблен?» – обращается Натан впрямую ко мне. И я отвечаю странным для самого себя голосом, извлекая его не то из горла, не то прямо из мозга: «Так быстро ты вернулся к делам. А ведь знаешь, что никто из нас не занят новой любовью». – «Не знаю, что ты имеешь в виду, – торопится ответить Натан. – Но даже без того, чтобы понять, я способен получить удовольствие от твоих слов».

Мы рассаживаемся. Чувствую, что мне холодно, и Ярон спрашивает, принести ли мне пиджак. Натан говорит, что таков здесь климат. По его просьбе Генри приносит старый альбом. «Садитесь поближе, с двух сторон», – говорит Натан. Он кажется мне постаревшим, несколько болезненным и ослабевшим. Он бережно открывает альбом, держит первый лист в дрожащей руке, указывает на семейные снимки. «Вот мой отец в то время, когда уезжал учиться. Смотрите, как он красиво одет. А это я играю рядом с ним. Сейчас вы увидите маму. Вполне возможно, что я похож на нее гораздо больше, чем вы думали. Это фото Рины в детстве. Вы что, думали, что я забыл Рину? Она ведь родила мне двух сыновей и была достаточно интересной женщиной. Смешно, что в этом альбоме ее детское фото. Она вклеила его без моего ведома. А тут я играю не понятно во что. А вот я уже подросток. Тут я еду учиться в один из самых лучших в мире университетов. Обратите внимание на детали, на то, что я уже похож на себя сегодняшнего, на мою одежду. У меня всегда был хороший вкус». Он продолжает медленно переворачивать листы альбома, объяснять. Генри следит за тем, насколько мы внимательны к словам Натана. Мне странно, что мы прилетели в Лондон, чтобы рассматривать семейный альбом Натана и слушать, как Генри напоминает Натану разные подробности. Сколько раз ему приходилось слушать и запоминать рассказы Натана о себе, чтобы прийти к такому уровню подробностей жизни своего хозяина? Феномен весьма интересный, но обдумаю его в другой раз. Натан склонен над снимками, и все объясняет, кто фотографировал, и кто не попал на фото, хотя был рядом, и о чем были разговоры в каждом изображенном на снимке месте.

Ярон начинает клевать носом, да и я чувствую усталость после дороги. Прошу Натана продолжить наше с ним путешествие в семейное прошлое спустя несколько часов или завтра с утра. Генри тотчас помогает нам одеть наши пальто и заказывает такси.

В гостиничном номере я вдруг ощущаю, что соскучился, то ли по Рахели, то ли по Дане и Маор, и тороплюсь им позвонить. Рахель весела, голос у нее энергичен. Она задает вопросы, не жалуется, говорит, что рада нашей поездке, что очень важно то, «что вы вместе. Вот же, я, как и ты, с нашим ребенком». Затем с ней разговаривает Ярон, рассказывает подробности о нашей поездке, беседует с Даной о том, что пока «положение не ясно». Я побаиваюсь таких формулировок, но не вмешиваюсь в то, что сказал Ярон.

Ярон предпочитает, чтобы мы ели в номере то, что взяли с собой. Его вообще не тянет «сидеть среди людей и есть незнакомую, чужую пищу». Я надеюсь прийти в себя и сосредоточиться на цели нашей поездки. Генри звонит и спрашивает, когда мы вернемся к ним, и Ярон отвечает, что мы не успели отдохнуть, и они договаривается заново о времени встречи. Ярон ложится, читает книгу, засыпает, и я смотрю на него с любовью. Вот он, мой сын, перед моими глазами, и в этом нет никакого сомнения.

Мы возвращаемся к Натану. Я подумывал пойти пешком, но Ярон предлагает сделать это в следующий раз. Натан сам открывает нам двери и говорит: «Привет, привет, пришло время», – и заводит нас в свой довольно тесный рабочий кабинет. Спрашивает, что мы знаем об истории Европы и, главным образом, Франции. Я пытаюсь вспомнить некоторые подробности. Натан не ждет моего ответа и достает брошюры, книги, снимки и чертежи. «Мы говорим о четырнадцатом веке. Тогда были интересные войны, которые продолжались десятки лет, а то и больше, со всеми специфическими приготовлениями к ним. Не как современные войны, направленные на массовые уничтожения». Ярон возражает: «Войны это всегда проклятие. Бывают неизбежные войны, но и тогда это тяжело». Натан слушает его внимательно, но говорит, что нет времени на дискуссии и надо вернуться к теме. «Вы не приехали ко мне в Лондон, чтобы учиться. Я вас прошу сосредоточиться лишь на том, что необходимо, – на середине четырнадцатого века, на внутренних распрях во Франции. Противники короля просят помощи у англичан, и те высаживаются в Шербуре. Герой Англии, “черный принц”, начинает наступать от Бордо в центр Франции. Бои между двумя армиями происходят в районе Пуатье. Царит невероятная неразбериха, бестолковая организация, которая приводит к тому, что на определенном этапе английские солдаты добираются до короля Франции Жана, и король, оказавшись в безвыходном положении, сдается в плен. Часть его окружения гибнет, часть сдается. Но вы понимаете, что я сосредотачиваюсь на французском короле, которого увозят в Англию и содержат то здесь, то там. Выкуп за него требует огромных денег, и делаются невероятные усилия их собрать. Например, король Жан, по сути, продал свою дочь по сделке с семьей виконта из Милана за солидную сумму. Плен длился четыре года, и только этот период меня интересует. Выяснилось, что часть этого времени пленный король вел дневник. И главная моя цель – добыть этот дневник».

Теперь Натан смотрит на меня и Ярона, и, кажется мне, на него даже больше. Генри приносит нам сладости. Ярон смотрит на них, но пока к ним не прикасается. «Не беспокойтесь, не тревожьтесь, – шепчет Генри. – У Натана нет никаких плохих намерений», Натан смотрит на него, явно волнуясь. Быть может, услышал то, что Генри шептал. «Всегда я хотел быть в чем-то одном лучшим в мире, – громко объясняет нам Натан. – Неважно, в чем. Хорошим пианистом, хорошим оперным певцом, даже хорошим лингвистом. Но мне мешали, да и я сам себе мешал. Поэтому я готовил себя в последние годы к чему-то иному: я добьюсь своего и сумею купить эту рукопись, лучшую из всех, которые существуют. Вы понимаете, что это – король в плену? Вы понимаете, что это война, длящаяся без короля, который находится в плену у мощного врага. Это подобно глухому, который слушает музыку, государству, возникшему без территории, подобно мне, который потерял большую часть своих богатств».