Мирон Изаксон - Жены Натана

Ночью Натан шепотом будит меня и просит зайти к нему в комнату. Хочет объяснить мне с глазу на глаз, насколько все зависит от меня и насколько он не позволит мне использовать это против него. Я, естественно, потрясен его подозрениями, но вижу, что он невероятно напряжен и возбужден. Не знаю, какова причина. Может, потому что Дана далеко от него, или изводят его мысли о сыновьях. Может, мучают его неудачи в бизнесе, который сильно сократился, и единственным дорогим имуществом осталось у него зеркало, настоящее произведение искусства, с помощью которого он планирует купить дневник французского короля.

Комната его полна книг, и все время негромко звучит классическая музыка.

Я замечаю несколько приборов, которые были в его офисе. «Есть глупые люди, которые пытаются писать длинные произведения. Я же одним успешным ходом хочу заполучить самый значительный манускрипт за последнюю тысячу лет, согласно заключениям разных специалистов. Речь идет о редчайшем анализе французской истории и развитии Европы, о разных системах власти, тайнах королевского двора и взаимоотношений его с церковью. Ты, Меир, не устаешь вдохновляться книгами Священного Писания, для меня же есть тут возможность стать единственным владетелем понимания новой истории. Для меня сегодня нет ничего значительного, что не связано с европейской историей. Таким образом, я могу успешно изучить стиль всей мебели, всех картин, всех музыкальных произведений, всего того, что собирал всю свою жизнь. Я буду держать в руках ключ к определению современного человека».

Я готов согласиться с Натаном, тоже шепотом (Натан боится, что проснется Генри и тут же появится), что цель удивительна, просто приковывает к себе. И все же, спрашиваю его, стоило ли ради этой цели рисковать богатством, но он даже слышать этого не хочет. «Важно, Меир, чтобы ты понял, в чем состоит твоя роль. Британское правительство решило продать этот манускрипт. Они, по-моему, считают, что это подчеркнет атмосферу объединения Европы. С другой же стороны, это будет знаком пренебрежения к королевским дворам, которые еще существуют. Сообщение о продаже распространено среди ограниченного числа, главным образом, самых известных коллекционеров (таких, как я). Но британцы, как всегда, несколько странны. Они решили, что есть важное национальное значение в том, чтобы рукопись попала, как они говорят, «в подобающие и верные руки». Так как они предпочитают частных коллекционеров, им важно, чтобы покупатель доказал свою высокую мораль или то, что видится таким в их глазах».

Натан извлекает из кармана рубахи большой белый лист. Объясняет, что здесь его «победный список». Тут у него подробное перечисление всех преимуществ, которые он собирается представить комиссии аукциона. Он с волнением рассказывает мне (лицо его вымотано и покрыто потом), что он может представить британцам свой поразительный опыт в коллекционировании. «У меня была впечатляющая коллекция мебели, редкая коллекция расписанных зеркал, а теперь в моих руках зеркало самое дорогое в мире. И это в дополнение к обычным коллекциям картин, марок, что прошли через мои руки. По каждой из них я могу быть экзаменован, и продемонстрировать глубокие знания. Нет коллекционера, который может лучше меня ориентироваться в знании искусства и истории, – он переходит к другому пункту «победного списка»: – У меня большой талант к бизнесу и внушительные финансовые успехи. Более того, я могу показать свои способности выхода из финансового кризиса, и даже из опасности банкротства. Почему, ты думаешь, я дал Хаггаю втянуть меня в большие долги в Галилее? Чтобы привезти сюда все данные и показать королевской комиссии, каким образом я преодолеваю острый финансовый кризис».

Теперь даже я потрясен. Я знаю, что все окружающие меня думают, что нет ничего, что может меня потрясти или рассердить. Но объяснения Натана об этих прежних его шагах вызывают во мне гнев. Не знаю, будет ли мой провал еще более сильным, покинуть ли немедленно Натана или остаться с ним. «Погоди, Меир, до тебя мы еще дойдем, и ты увидишь, насколько ты важен. Итак, к следующим преимуществам. Редко, кто из соревнующихся может указать на успехи в политике и общественных делах. Ты, может, не знаешь, но партия, которую я создал и которая управляется из бывшей твоей квартиры, весьма преуспевает. Пока я даю возможность Хаггаю продолжать эту партийную деятельность, а там посмотрим, когда наступит подходящий момент прекратить ее или изменить. Нет у тебя понятия, насколько приятной неожиданностью явилась эта дурацкая деятельность. Хаггай был занят и не мешал мне в главных подготовительных шагах по приобретению манускрипта. Англичане же просто удивляются моему политическому опыту.

Теперь же перейдем к решающим пунктам. Я говорил тебе, что англичане решили предъявить дополнительные требования к личности конкурсантов. Недостаточно им видеть колоссальные суммы моих счетов и все мои профессиональные преимущества. Даже большие мои знания истории для них недостаточны. Они проверяют всякие личные аспекты, некоторые из них, по моему мнению, просто смехотворны. Вот, список, который я приготовил для них». Он читает вслух, и толстый его палец утыкается в каждое слово, а голос подчеркивает каждую букву:

«Есть у меня молодая и красивая жена.

Есть у меня дети, включая совсем ребенка (Маор).

Есть у меня умение вводить в заблуждение других, но я его ограничиваю.

Нет у меня преувеличенной верности людям и идеям.

Есть у меня нормальная возможность быть в добрых отношениях с близкими мне людьми.

Есть у меня умение приближать и развивать примитивного человека (Генри).

Есть у меня умение абсолютно властвовать над другим человеком (Меир).

Я могу любить женщину, но не сходить с ума от этого (Дана).

Есть у меня наивный и верный мне человек (Меир).

Я знаком с человеком, который в своей жизни спал только с одной женщиной (Меир)».

Натан читал очень медленно. Никогда я не слышал из его уст такого медленного чтения. Он был взволнован. Не знаю, сможет ли он так долго держаться, да еще в отсутствие Даны. Вот я и увидел свою четко определенную роль, начертанную на бумаге, и не знаю, как, и вообще ли надо на это реагировать. Мне ясно, что другие избили бы его и ушли. Я же не убежден, что отведенная мне Натаном роль меня оскорбляет или унижает. Понятно, что мне следует посоветоваться с Яроном и, может быть, также с Рахелью. Мне важно знать, о чем в этом деле осведомлена Дана. Не мог я представить себе, что такой человек, как я, который только и желает покоя, превратился в столь важный инструмент. Натан смотрит на меня, улыбается, подает мне руку, но я не реагирую. «Нет у меня еще кого-то, как ты», – говорит он, и я лишь удивляюсь, насколько решающим и важным для него является мнение нескольких британских специалистов. Во всяком случае, это немного развлекает меня.