Мирон Изаксон - Жены Натана

Через несколько часов Дана звонит, хочет рассказать нам о своей усталости и странных болях в животе. Спрашивает Рахель, затем меня, что ей делать. Говорит, что останется и будет отдыхать, только если я ее посещу. И снова неожиданно говорит: «Вот, Меир, ты преуспел. Все твои намеки реализовались, и я прошу тебя побыть со мной, как ты всегда хотел». Я молчу, ее слова мучают меня, голос ее не успокаивает меня и не лечит, как это было прежде. Я прошу ее прекратить этот разговор, и она шепчет, что сейчас я должен буду заботиться и о ней, и что «невозможно всех победить и тут же исчезнуть. Победа это дело, весьма обязывающее, Меир». Я отвечаю ей, что мне ничего неизвестно о какой-то победе, и я не участвовал ни в одной войне, и вообще, Рахель должна родить через несколько дней, и я обязан к этому подготовиться. Голос Даны успокаивается, и она говорит, что сама все устроит. «Надо лишь быть уверенными, что Натан побеспокоится обо всех нас в смысле финансов. Я не готова снова жить без денег, это страшно». Снова она смеется странным голосом, похожим на грустный напев, и говорит: «Ну, что, Меир, всем ненавистны дела Натана, но его самого мы все-таки любим».

Ночью Рахель меня будит и говорит, что надо ехать в больницу. Я пугаюсь, но успокаиваюсь скорее, чем обычно. Рахель целует меня и говорит, что сейчас должна лишь сосредоточиться на собственном теле. Снова звонит Дана (что ей надо посреди ночи) и говорит, что много думала о нас двоих, и у нее есть решение этой проблемы. Я говорю ей, что роды уже начались, и она отвечает, что встретит нас у входа в больницу. Я не отвечаю, чтобы не унизить ее и не сердить Рахель, прислушивающуюся к нашему разговору.

Впервые после долгого времени я сижу за рулем. Я рад, что мы успели вернуться до родов, а Рахель рада, что мы только вдвоем. Я думаю о ребенке, который должен родиться (до сих пор не спрашивал Рахель какого пола ребенок, но, мне кажется, она намекала на то, что это девочка).

В больнице Рахель берут на первую проверку. Медсестра сообщает мне, что еще есть время. Полчаса спустя выходит Рахель и просит меня, чтобы мы покинули это место на несколько часов. И в этот момент является Дана. Выглядит усталой и рассеянной. Ерошит Рахели волосы и целует ее в щеку. Дана спрашивает меня, не хочу ли я пойти немного поспать, она останется с Рахелью, и когда будет надобность, вызовут меня. Рахель молчит, и я остаюсь. Втроем садимся в машину, и я еду в сторону моря, чтобы подышать бодрящим воздухом и поглядеть на ночное небо. Дана развлекает нас рассказами из Лондона, как ее облачили в форменную одежду, как члены комиссии пытались за ней ухаживать, и повторяет некоторые анекдоты, хотя так и не сумела понять их английский юмор. Не ясно мне, продолжать ли ездить втроем, когда Рахель вот-вот должна разродиться.

Дана идет купить питье и приносит нам сладости. Рахель опирается на меня, Дана молчаливо идет рядом, вдруг начинает смеяться, и говорит, что вспомнила, как мы впервые встретились, когда она пришла в наш дом, как посыльный из офиса Натана. Она признается, что в жизни не встречала такого талантливого человека, как Натан. И не имеет значения, что он забывчив, и какие-то вещи не понимает. «Не говоря о людях, которых он часто вообще не понимает», говорю я, чтобы рассмешить обеих, но они не реагируют. Вдруг Дана говорит, что «с новым ребенком ты сможешь, Меир, заняться с первого его дня». – «Даже с первого мгновения», – смеется Рахель, и я понимаю, что она хочет, чтобы я присутствовал во время ее родов. Снова я пытаюсь мудрствовать, и говорю, что теперь понял, кто кого опережает, яйцо или курица. Они смотрят на меня и останавливаются. Я говорю, что, понятно, курица была сотворена первой, а потом уже она снесла яйцо. «Если так, – говорит Рахель, – кажется мне, пришло время родов».

В больнице нас ждут и Шломо, и Шахар, что кажется мне странным, но Дана говорит, что важно было сообщить всем. Шломо идет нам навстречу и протягивает мне руку. Тяну к нему свою, но нашим рукам как-то не удается встретиться. Рахель уводят, а мы остаемся в приемной. Шломо и Шахар тихо разговаривают между собой, то задумчиво помалкивают. Кажется мне, они играют в шахматы. Мы с Даной расхаживаем вдоль стен. «Присядем, – говорит она наконец. – Несомненно, Натан захочет связаться с нами в ближайшее время. Кажется, ему понадобится квартира сразу с возвращением». Я говорю ей, что мы с радостью вернемся в нашу прежнюю квартиру. «Думаю, что Рахель будет очень рада». Шахар подходит ко мне и отзывает в сторону: «Меир, все уже знают, что ты намного сильнее, чем все думали, и чем ты сам притворялся. Пришло время, чтобы мы начали сотрудничать». Отвечаю, что в этот момент меня интересуют лишь роды Рахели. У нее сильные боли, и вот родился новый ребенок. Неожиданно Шахар ударяет меня в лицо. На секунду мне кажется, что показалась кровь. Он кричит, что все разрушилось из-за меня. «Отец транжирил время в Лондоне, бизнес наш на грани развала, Дана не совсем верна отцу, а ты притворяешься спокойным». Шломо подскакивает, чтобы заставить его замолчать, Шахар плачет, и Шломо обнимает и оттаскивает его в угол зала для посетителей. Дана говорит, что это временный взрыв чувств, и нет людей, более близких, чем мы. Шломо говорит: хорошо, что есть у него возможность иногда показать, что он старший брат.

В эту минуту меня зовут к Рахели, и я почти бегу. Выясняется, что там, куда я прибежал, нет входа, но я боюсь искать другой путь, двигаюсь против людского потока и наталкиваюсь на двери.

Рахель плачет и радуется, на руках ее ребенок. Говорит, что ждала, ибо хотела, чтобы я первым увидел ее в родильной палате, но, «теперь уже неважно. С этого момента ребенок только наш с тобой, а мы только ее и Ярона родители». Я тоже плачу, глажу головку дочери, и решаю, что с этого мига я буду с ней, и буду точно записывать все, что она делает, что с ней будет происходить час за часом. Приходит Дана, сыновья Натана выглядывают из-за нее. Прошу разрешения у Рахели, и она соглашается, чтобы все подошли на минуту, а затем «оставили бы нас в покое». Дана входит, какая-то очень слабая, смотрит на ребенка, обнимает Рахель, хочет и меня обнять. Подбегает Шломо, говорит, что отец его звонит, подает мне телефон. Натан поздравляет меня, говорит, что это большая радость, что через пару дней он возвращается и будет мне признателен, если я освобожу квартиру. Я говорю, что сделаю это с удовольствием. Он предлагает мне найти какую-либо дополнительную работу, «жена и двое детей и всякие твои странные идеи потребуют многих денег, а я не смогу покрывать все твои расходы».

Шахар извиняется за свое грубое поведение, спрашивает – есть ли у нас уже имя для ребенка. Рахель говорит, что если я соглашусь, быть может, назовем девочку именем их матери – Рина. Они смотрят на нас, и я думаю, что сознание их одиноко заблудилось в мире, и из своего одиночества ищет глазами, где оно обретается. Шахар первым подходит к Рахели и, волнуясь, благодарит ее. Шломо спрашивает, чем нас отблагодарить. Вообще неясно, сможет ли отец продолжать обеспечивать меня работой на полную ставку.