Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 7, 2002

В общем, чем больше Елена Андревна толковала, тем меньше вся эта процедура нравилась Наталье Германовне. Но другого никого такого подходящего не было в округе, с кем можно было ей поделиться. Была у нее, правда, в нашем товариществе приятельница Аня, но уж до того забитая и всегда занятая, что трудно было с ней вообще о чем-либо договориться. Похоже было, что милая женщина пошла к психологу просто от отчаяния, оттого, что поговорить больше не с кем, так честно она себе самой признавалась.

А еще вот какой был сон: будто Наталья Германовна (опять девочкой) едет на телеге через какой-то тропический лес. Это, собственно, и не лес, а что-то типа картинок из детства, которые она где-то видела: кругом большие папоротники и разноцветные мхи свисают с деревьев, темно и влажно, растут комнатные растения прямо из почвы и огромных размеров. Страшноватый лес приснился. А на телеге сидит вся ее семья: где-то впереди — папа, дальше мама и старшая сестра, тетки, а позади — она с бабушкой. Но бабушка уже старенькая и заснула. А Наталья Германовна на каком-то ухабе вдруг раз — и вывалилась из телеги, потому что бортиков не было. И лежит на какой-то мшистой кочке, разевает рот, а кричать не может, то ли потому, что во влажном этом лесу поглощается звук, то ли оттого, что дело происходит во сне и там крика не слышно.

Был еще сон о том, как они с начальником партии долго куда-то едут на поезде, а потом летят на самолете. Причем самой поездки почти и не было, а одни сплошные пересадки и ожидания на вокзале и в аэропорту. Снилось ей большое здание, у которого с одной стороны подходили поезда, а с другой отлетали самолеты, сновали толпы людей, а здание большое, гремучее и бестолковое, и будто бы они с начальником партии сначала были там вдвоем и необычайно близки друг другу. А потому вдруг объявили посадку, они ходили по камерам хранения за вещами, и все вдвоем, в прекрасной близости, и вдруг выяснилось, что все это было прощанием, а лететь им в разные стороны.

Этот сон был пронизан такой светлой литературной грустью, что Наталья Германовна даже не стала его рассказывать Елене Андревне, чтобы не портить впечатления и потому, что он выглядел как придуманный.

Да и жизнь начала потихоньку вытеснять образ начальника партии. Нужно было все равно решать проблемы, выходить на работу после отпуска, засаливать огруцы, закупать детям к учебному году канцтовары, красить подоконники, стирать занавески, собирать гостей и готовить стол ко дню рождения мужа, посетить дальних родственников в Тверской области и купить на зиму картошку. И хотя тщета и сомнительная необходимость этих забот становилась все очевиднее, Наталья Германовна все-таки постепенно это делала, и после осуществления каждого дела ей становилось легче. Ей даже начал видеться в них больший смысл, чем раньше, когда она закупала картошку ради того, чтобы есть зимой, а не ради того, чтобы забыть побыстрее любимого человека.

Еще такое ей однажды приснилось: будто она находится в каком-то необычайно красивом пейзаже — кругом горы и овальное, удивительной красоты озеро. Горы скалистые и высокие, и все неправдоподобно, как в кино, но очень темно, как бывает перед дождем. Даже приснился легкий ветер и такое состояние природы — испуганное затишье, как перед разными небольшими катаклизмами. Вот она будто бы входит откуда-то сбоку в этот пейзаж, а за ней — начальник партии. Они собираются кататься на лодке. Но уже поднялся небольшой ветер, Наталья Германовна чувствует, что катание будет бессмысленным, потому что погода портится, но сама себе в этом не признается, так ей хочется побыть вдвоем с начальником партии. Откуда-то из глубины пейзажа выплывает остроносая лодка. Начальник партии галантно помогает ей усесться, потом долго отвязывает лодку от причала (там и причал оказался), а ветер усиливается вместе с дурными предчувствиями Натальи Германовны. И вот он отвязывает лодку, но концы выскальзывают у него из рук, и лодка мгновенно вылетает на середину картинки, кажется, ее даже кружит в водовороте. Начальник партии остается на причале, у него в руках весла, он что-то кричит, а Наталья Германовна машет руками, предупреждая, чтобы он не вздумал прыгать в воду — этого почему-то нельзя: то ли вода слишком холодна, то ли водовороты кругом…

Проснулась она с уже готовым толкованием. Лежит и думает: «Он меня упустил. Или отпустил». И стало ей необыкновенно грустно и в то же время чуть легче, чем раньше. И этот сон стал ей так дорог почему-то, что она опять не пошла его рассказывать Елене Андревне. У нее после этого сна появилось чувство такого красивого проявления жизни, которое иногда бывает неизвестно отчего. Какая-нибудь там блуждающая улыбка или еще другая какая художественная деталь вдруг сделает все пригляднее и примирит. Вот и во сне что-то эдакое проскочило, только не успела Наталья Германовна ухватить сути, а настроение от этого сна длилось долго, почти как от настоящего кинофильма.

Потом приснился ей нелюбимый сон, что она, старшеклассница, сидит на уроке и боится, что ее спросят, поэтому украдкой смотрит на часы. Она приготовила дома урок, но ей кажется, что плохо. Она видит себя, свою тонкую руку с коричневым рукавом и белой манжеткой, под манжеткой — маленький циферблат. Посмотреть откровенно ей страшно, вдруг учительница подумает, что ей скучно на уроке. И тут она чувствует, что учительница нависла сзади, как грозная тень, и легонько сталкивает ее руку с тетради. Наталья Германовна в первый момент пугается, но быстро вспоминает, что это такая манеры у их учительницы — ходить по рядам и смотреть, все ли выполнили домашнее задание. И вдруг она начинает чувствовать себя учительницей. Она видит пред собой свою руку с зеленым вязаным рукавом пуловера, с указкой и склоненную черноволосую головку девочки, которая как будто специально прикрывает руками свою тетрадь. Ей нестерпимо скучны все эти детские работы, но она обязана их проверить. Так, перевернули страницу назад. Ага, здесь задание выполнено. Она скользит по тетради взглядом, как будто читает, но на самом деле наблюдает за шелестением и возней на предыдущей парте и со словами: «Так, что это такое?» — направляется туда.

Сны — вещь очень странная, и, конечно, это не просто способ избавляться от любви и других проблем. Елена Андревна иной раз выдавала такие толкования, что самой Наталье Германовне было еще более неловко их выслушивать, чем рассказывать сон. Поэтому через три недели ее вера во всемогущество психологии как науки была подорвана окончательно. Тем более, что вместо кушетки для сеансов служил неудобный раскладной стульчик. Елена Андревна, правда, сидела точно на таком же. И обе женщины вдвоем обирали красную смородину, а это очень скучное занятие.