Томас Хюрлиман - Фройляйн Штарк

— Вещи? Спасибо, фройляйн Штарк, я сам соберу чемодан! — отвечаю я с тонкой улыбкой.

Дядюшка кратко изложил предложенный мамой по телефону план. Пункт первый: в школу мне надлежит прибыть в четверг, не позднее трех часов пополудни — в три часа ворота запираются. Пункт второй: мама выдержала экзамен на водительские права и намерена сама отвезти меня в Айнзидельн на «форде-таунус 17М» в сопровождении моей сестры и дедушки по отцовской линии. Пункт третий: чтобы поездка не оказалась слишком утомительной для дедушки по отцовской линии, хорошо бы выехать пораньше, лучше всего ранним утром, что было бы удобней во всех отношениях, если, конечно, я вернусь домой не накануне вечером. Дядюшка обсудит со мной все детали; во всяком случае мама предлагает мне приехать как можно скорее, с тем чтобы я успел хоть немного побыть дома, отдохнуть, подготовиться к отъезду и затем в сопровождении сестры и дедушки по отцовской линии спокойно отправиться в предальпийскую высокогорную долину. Она передает привет мне, а также фройляйн Штарк; если мой чемодан окажется слишком тяжелым, я могу оставить его на вокзале, она потом заедет за ним.

— Наверное, на «форде», — вставил я растерянно.

Дядюшка помолчал немного. Потом сказал:

— Да, старина, похоже, послезавтра ты и вправду сойдешь на берег…

Перед образами святых мерцали огоньки свечей, тихонько пыхтел самовар, пахло одеколоном, сигаретным дымом и горячим воском; шелковые подушки казались окнами в высокое бледное небо; на руках у нас были перчатки, и мы с наслаждением бережно переворачивали драгоценные страницы. Я уже сдал почти все свои книги и материалы и мог в эти последние дни беззаботно странствовать вместе с отважными воздухоплавателями и астронавтами, маршруты которых высоко возносили их над предметно-плотским миром. Этим томикам было лет по двести, а самим текстам более двух тысячелетий: здесь, в книгах, Вселенную уже в древнейшие времена бороздили космические корабли — nomina ante res, вначале слова!

Конечно, мне очень хотелось бы доказать дядюшке, что и семинарист не так уж глуп, как ему кажется, что этим летом я все же кое-чему научился, пусть не все понял, но многое впитал в себя, и я вновь и вновь — под конец уже почти в ярости-предпринимал попытки поговорить с ним об этих текстах. Но он не изъявлял желания вступать со мной в подобные разговоры.

— Теперь он еще и увлекается космонавтикой!.. — сокрушенно вздохнул он и в ту же минуту, склонившись над своей лупой, вновь двинулся вслед за своим отцом-пустынножителем.

Его предложение еще раз наведаться в «Портер» и пропустить на прощание по стаканчику я отклонил. Внутренне я уже был в дороге, думал о своих будущих товарищах и о префекте, [29] Здесь: предстоятель монастыря. о котором фройляйн Штарк рассказывала мне, что он уроженец Аппенцеля и известен во всей стране как опытный пастырь и воспитатель молодежи. Мы все будем носить рясу и связанные матушками и тетушками длинные черные шерстяные носки, а такие носки, как известно, все время сползают, и, конечно же, святому отцу, господину префекту, приятно будет услышать, как я объясняю товарищам, что Иммануил Кант, критик разума, изобрел не только пояс для чулок, но и закон нравственности.

«Ну что ж, — думал я, — они еще увидят, что я один из них».

Последние дни прошли как обычно. Ранним утром в мои сновидения вкатывался облаченный в длинную, до пола, ночную рубаху круглый живот дядюшки: «Salve, nepos, carpe diem». Затем он поднимется по ступенькам к алтарю, подобрав полы своей ризы, возносил чашу со Святыми Дарами, воссылал к алтарю ликующий возглас: «Сие есть кровь Моя Нового завета!», впадал в экстаз, и я, тряся своим колокольцем, опускал глаза. После мессы я пил молоко на кухне у фройляйн Штарк, а он, дымя первой сигаретой, вкушал завтрак для здорового человеческого разума — «Остшвайц». Ровно в девять начиналась служба, и, хотя автобусы и посетительницы теперь должны были вернуться только следующей весной, в марте или апреле, старцы швейцары покорно занимали свои места, неизменно усталые и сонные, с давно потухшим отчаянием в глазах, с блинами цирковых фуражек на голых черепах, в зеленых куртках и зеленых брюках и белоснежных, всегда свежевыстиранных перчатках на удивительно длинных, повисших как плети руках. Интересно, не копалась ли фройляйн Штарк в моем чемодане и не обнаружила ли она там склеившиеся носки? Вполне возможно. Хотя все знали, что в последние дни сентября она была занята совсем другими делами и ей было не до меня. У фройляйн Штарк появился один план, и она твердо намерена была воплотить его в жизнь, несмотря на сопротивление дядюшки.

Обед проходил почти в полном безмолвии. Дядюшка с сердитой миной пил свое троллингское, злясь на фройляйн: она опять не давала ему покоя, между ними начиналась очередная война.

В семь минут четвертого раздался шум сливного бачка. Из туалета вышел ассистент и направился в мою сторону на своих длинных ногах-ходулях.

— Ты уже в курсе? — спросил он тихо.

— Да. Штарк хочет открыть киоск, а Кац против.

— Она своего добьется, — сказал ассистент.

Я был того же мнения. Для фройляйн Штарк, уроженки Аппенцеля, киоск означал кусочек родины: там на каждой вершине — киоск. А что бы они делали в купальне без киоска? Она была бы убыточным заведением.

— В том-то и дело, монсеньер, — заявила она. — Там, где человеку хорошо, он пишет открытки близким, пьет ликер и ест ореховые хлебцы.

Это было вечером в моем последнем сентябре. Дядюшка уже облачился в зимнюю сутану; фройляйн Штарк стояла в дверях в своих башмаках-караваях, я, как всегда, сидел в двух стульях от дядюшки и хотя еще присутствовал на борту, но уже утратил свою реальность, перестал играть какую бы то ни было роль — tempi passati. [30] Прошедшие времена (ит.).

— Не забывайте, что мы могли бы продавать и ваши брошюры, — прибавила фройляйн Штарк.

Дядюшка положил руки на стол, справа и слева от тарелки, откинулся на спинку своего похожего на трон кресла и сказал, возведя глаза к потолку:

— Фройляйн Штарк, я не помню, чтобы я нажимал на кнопку звонка.

Она кивнула.

— Я подумала: киоск мы поставим справа от входа в оконном проеме.

— Любезнейшая, кто здесь шеф?

— Вы заведуете книгами, — ответила она хитро, — а мое дело позаботиться о том, чтобы мы заработали на киоске кучу денег.

— Фройляйн Штарк, — ответствовал дядюшка, — здесь библиотека. У нас на борту — несметные сокровища Востока и Запада, всё — от Аристотеля до ящура, и я не позволю ни вам, ни кому бы то ни было оскорбить возвышенно-благородный дух презренным мамоной!

— Нет, позволите, — сказала она.

— Нет, не позволю, — сказал он.