Томас Хюрлиман - Фройляйн Штарк

— И я того же мнения, дядя.

Он поднял глаза.

— Ах, это ты! Слушаю тебя.

— Я пришел попрощаться.

Он завинтил колпачок авторучки и положил между страниц узкую полоску плотно исписанной желтой бумаги.

— Может, еще успеем пропустить по стаканчику в «Портере»?

— Поезд в одиннадцать.

— Жаль, — сказал он, взглянув на свои карманные часы, — пожалуй, уже не успеем.

— Да, дядя. Bene sit tibi futurus. [33] Да будет благополучным твое будущее (лат.).

— Futurum, — поправил он меня и опять склонился над лупой, бормоча что-то по латыни, может, благословение, а может, напутствие; я так и не понял, кому были адресованы его слова, мне или отцу-пустынножителю, обитателю пожелтевших, пятнистых пергаментных страниц древней рукописной книги.

Я поднял левую бровь, он передразнил меня, сделав то же самое, и мы оба ухмыльнулись. Нет, все же, как мы ни старались, до конца изжить свою принадлежность к роду Кацев мы не могли: как ни мухлюй, а эту карту так просто не сбросишь. Каценячья бровь стояла торчком, устремленная вверх, как шелковый чулок, который тянет вверх подвязка на ляжке.

Закрыв за собой дверь, я с минуту постоял в нерешительности. Неужели Штарк смылась, чтобы не прощаться? Или она уже открывает свой киоск? Буки старца швейцара безжизненно повисли, пальцы, затянутые в белые клоунские перчатки, были немного согнуты, так, словно он держал за спиной невидимую крышку гроба. Осенний ветер барабанил по стеклам холодными брызгами. Я расстегнул воротник рубахи, бросил конец шарфа за плечо и задумался, где мне прикурить свою первую сигарету — украденную у дядюшки «Паризьен» без фильтра, здесь или на вокзале. «На перроне, — решил я наконец. — Хватит мозолить тут глаза!»

В скриптории тюкали клавиши, и я уже знал, что это тюканье, никогда не прерываемое задорным звонком, восхитительным «дзынь!», возвещающим конец строки, не убивает время, а растягивает его до бесконечности. «Нет, бедные мои писари, последний час свой вы встретите не победителями и даже не борцами…» — подумал я, решительно поднял свой чемодан, открыл засов, сошел по трапу на берег и поехал на такси, которое вызвонила для меня фройляйн Штарк, на вокзал. «Что такое восемь лет? Как-нибудь отсидишь. Как отсидел это лето. А потом, старина, начнется жизнь! Pulcher et speciosus! Finis.

Заключительные слова католической мессы. — Здесь и далее примеч. пер.

Племянник (лат.).

Короче [фр.].

Католическая молитва Деве Марии.

Надо пользоваться случаем! (фр.)

«Тишина!» (лат.)

До Рождества Христова (лат.).

Шиллер Ф. Дон Карлос. Акт 1, сцена 1.

Правильно говоришь (лат.).

Се племянник (лат.).

«К чтению» (лат.).

Stark — сильный (нем.).

То есть (лат.).

Людвиг Витгенштейн (1889–1951) — австрийский философ.

Первая строка старинного студенческого гимна: «Будем же веселы, пока мы молоды» (лат.).

Здесь: достойный всяческих похвал (лат.).

Член юношеского туристского движения в Германии началаXX в. (до Первой мировой войны).

Сторонник объединения Швейцарии с гитлеровской Германией.

Здесь: руководитель местной партийной организации.

Эй, племянник, выпьем! (лат.)

Katz(e) — кошка [нем.).

Ангельский доктор, тонкий доктор, чудесный доктор (лат.). Так называли соответственно Фому Аквинского, Иоанна Дунса Скота и Роджера Бэкона.

Здесь: на главную тему (лат.).

Наказания, кары (лат.).

Так проходит мирская слава (лат.).

Что и требовалось доказать (лат.).

Цвинглианство — бюргерско-буржуазное течение Реформации в Швейцарии, названное именем его основателя, Ульриха Цвингли (1484–1531).

«Се человек» (лат.).

Здесь: предстоятель монастыря.

Прошедшие времена (ит.).

«Рим высказался, дело закончено» (лат.) — начальные слова специальной буллы Папы Иннокентия об отлучении от Церкви противников Блаженного Августина (416).

Точка, конец (лат.).

Да будет благополучным твое будущее (лат.).