Роман Грачев - Вокзал для одного. Волшебству конец

Но все равно, как праздник, так у них ор стоит на весь подъезд, хоть уши затыкай.

Остановился я у их двери однажды послушать, чуть не обалдел: она еле-еле языком ворочает, плачет чего-то, а он ее пытается урезонить, по щекам хлещет, воду в душе включает, а все без толку – она воет, как белуга. Бог знает, как они все это время жили. Уж на что я тертый калач, если баба в рев – я ее отключаю от всех своих систем жизнеобеспечения, не вижу, не слышу, ни о чем не прошу; она пару дней покричит, побросает посуду, а потом сама ластиться начинает, извиняться ползет, будто виновата была. Тут все хитро, братец, целая наука… но и я не смог бы так долго жить, как они в те годы. Никто бы не смог, думаю, если человек нормальный и привык, чтобы все у него было в порядке изо дня в день. Читал где-то: никакое живое существо не способно бесконечно мучиться, у него срабатывают защитные механизмы, попросту говоря, отключается сознание, когда боль пересекает определенный предел. И люди в этом смысле ничем не отличаются от каких-нибудь скунсов или кроликов. Если тебе все время больно и плохо – ты отключаешься и ни на что не реагируешь.

Иду однажды с работы вечером домой. Настроение хорошее, аванс дали и потратить еще не успел. Вижу – сидит Василий на ступеньках крыльца, курит нервно. Здороваюсь, присаживаюсь рядом. Загородили весь проход, но сидим. Погода хорошая, тепло, зад к бетону не примерзает, чего ж не посидеть.

– Что, сосед, – говорю, – пригорюнился?

Василий качает головой в ответ, машет рукой.

– Рассказывай, не жмись, – подбадриваю я.

– Да так, – говорит, – дерьмово. Выпить есть?

– Вроде есть. Пойдем ко мне поднимемся, я поищу.

– Нет, давай неси сюда. Сядем во дворе.

Я сходил домой, нашел в холодильнике ополовиненный пузырик «Столичной», нарезал хлеба с копченой колбасой, спустился вниз. Василий уже ожидал за столиком для домино, под тополем. Хорошо хоть мужиков наших тогда не было, не дали бы поговорить.

Выпили по первой. Василий стал немного приходить в себя, порозовел.

– Веришь, – говорит, – жениться на ней хотел.

– На Тамарке?

– Ну, конечно, на ком же еще! Все, что нужно, есть: умная, хозяйственная, ласковая, два раза в неделю как заведенная в постели.

– В чем тогда проблем-с?

Он посмотрел на меня угрюмо. Я понял, что нужно уже по второй наливать, иначе разговор, как ишак без финика, дальше не пойдет.

Налил. Выпили, закусили. Помолчали.

– Пьет много, – выдавил Василий.

– Кто ж не пьет! – ржу в ответ. – Нашел тоже проблему.

– Я не пью. Вот этой твоей половинки «Столичной» мне на месяц хватит. Не люблю я беспросыпно этим делом заниматься, что в праздник, что без праздника, мне все равно. Работать надо, дом строить, детей рожать. Нельзя так много пить…

Долго он еще разорялся на эту тему, я, признаться, такого правоверного трезвенника в жизни не встречал. Но говорил убедительно, а под конец даже слезу у меня вышиб, подлец. Я-то троих вырастил, пристроил по-человечески, не хуже других, и дом у меня на огороде стоит, пусть и одноэтажный, убогонький, но на большее мы не заработали. А Васька целеустремленный был, хотел все по высшему разряду. «К полумерам не привык», как говорил один бородатый поп в кино.

Вот только проблема одна неразрешимая с ним приключилась – не в ту бабу влюбился.

– Любимых не выбирают, – страдал Васька задумчиво. – И мне деваться некуда. Только она слушать ничего не хочет. Я говорил: хорошим врачам покажемся, все лучшие клиники обойдем, в Москву поедем, если здесь не сыщутся, у тебя обязательно все получится, и не такие проблемы решались. Она ни в какую: «Нет, какая из меня мать, всё без толку, всё напрасно, чудес не бывает!». И давай водку жрать! Конечно, лучше пить с горя, чем пытаться что-то делать.

– Погоди, – говорю, – ты хочешь сказать, что она…

– …бесплодна. От того и дурит. Хотя, знаешь, причину, чтобы выпить, человек всегда найдет, а потом уже и не вспомнит, из-за чего начал.

Больше ничего он в тот вечер мне не сказал. Только сидел, молчал, допивал потихоньку бутылку со мной, а когда водка закончилась, встал и пошел к себе. И вот тут мне жалко стало эту дуру. Молодая ведь совсем, всего-то за тридцать чуть-чуть, а уже в тоске неразрешимой! Да и парня тоже понять могу – любит ее, никуда не денешься. Тут одно из двух: или беги от нее к лешему, пусть даже проклятия тебе в спину посылает, или уж оставайся до последнего и поддерживай, пока силы есть.

Что он выбрал? Я не знаю. Но криков и скандалов с каждой неделей становилось все больше, и звучали они все громче. А однажды я в окно увидел, как Васька отходит от дома с большой сумкой на плече. Больше я с ним нос к носу не встречался. Только соседи и жена рассказывали, что возвращался он сюда много раз. Помогал Тамарке с ремонтом квартиры, раздобыл где-то финскую сантехнику, обустроил ванную комнату, кафельной плитки дорогой несколько коробок надыбал, обои германские достал, все сам поклеил с какими-то мужиками. Я в то время в командировку уехал, мне жена рассказывала, что с утра до вечера стоял шум-гам, пыль на площадку неслась. Когда я вернулся, все уже закончилось.

По слухам, сделал наш герой своей непутевой возлюбленной последнее китайское предложение: либо берешь себя в руки, и мы пытаемся жить как нормальные люди (в самом крайнем случае ребенка можно в детском доме подобрать), либо расходимся навсегда и не имеем больше друг к другу никаких моральных претензий. Понимаешь, стабильности хотел парень, какой-то ясности на несколько лет вперед. Наивный, скажешь? Что можно загадывать в этой стране, в этой жизни, тем более с такими бабами! Сегодня она тебя боготворит, а через неделю от другого рожать собирается, а еще через две недели возвращается к тебе, потому что передумала… а в это время в стране власть переменилась и вообще всё полетело к чертовой матери вместе с финским унитазом.

Не знаю, чем у них разговор закончился, но, судя по всему, не сумел Васька ее убедить. Некоторых людей ни в чем нельзя убедить, они не поверят ни в черта, ни в Бога, даже если собственными глазами увидят их на пороге своей квартиры с рожками и нимбом.

Пропал он еще на неделю, а потом ненадолго вернулся, и случился у них, по слухам, жуткий разговор: влепил он ей счет за ремонт квартиры. Да-да, не удивляйся, пришел с калькулятором и все подробно подсчитал. Говорит, вложился я тут серьезно, рассчитывал корни пустить, думал, что семья у нас будет, но ошибся. Какого рожна я должен себе в убыток жить?

Тамарка влезла в долги, взяла ссуду в банке, что-то продала. Словом, раздавлена была баба окончательно. Жила одна все оставшееся время. Где-то подрабатывала – не то вахтершей, не то уборщицей, не то продавщицей. Несколько раз уезжала в другой город, сдавала квартиру гастарбайтерам или цыганам (по мне так один хрен – разруха и порнуха), но всегда возвращалась, когда жильцы доводили всех нас до белого каления. Ума не приложу, как мы выдерживали столько времени рядом с этими выродками. В твоей квартире, Славка, задолго до тебя тоже молодая парочка проживала, так они сбежали через три месяца.