Роман Грачев - Вокзал для одного. Волшебству конец

Когда Тамара вернулась домой окончательно, мы вздохнули с облегчением. Надеялись, что хоть она-то не будет дурить. Какое-то время все было тихо и спокойно, иногда даже встречались во дворе и на площадке, но… старую собаку новым трюкам не обучишь, а дырявые трусы лучше не штопать, а сразу выбрасывать – срамота все равно наружу вылезет.

От одиночества и пьяного дела у Тамарки нашей крыша-то и поехала. И едет куда-то до сих пор со страшной скоростью.

Хочешь это остановить? Вызывай ментов, чтобы те пригнали санитаров, иначе она либо газ включит и взорвет нас всех, либо на себя руки наложит, уж не знаю, прости господи, что лучше…

В общем, выбор у моего брата Славки был небогатый.

В июле, аккурат в православный День семьи, любви и верности, провозглашенный в пику вражескому «развратному» Дню святого Валентина, начался у Тамары очередной «благовест». Обошла с молотком все свои стены от прихожей до спальни, зацепила по дороге кладовку, оповестила соседей о наступлении семейного счастья в отдельно взятой квартире, щедро сдобрив речь обещаниями вечной геенны огненной и витиеватыми русскими матюками. Под конец стала страшным голосом возвещать о том, что ее насилуют какие-то «сатанинские отродья, не знавшие любви, но преисполненные похоти», взывала к разуму и милосердию, снова проклинала, материлась, звала на помощь…

Славка человек добрый. Милосердный. Пожалуй, он всегда был более милосерден, чем ваш покорный слуга. Я в исступлении могу не только матом послать, но и зашибить ненароком, и человек, однажды сделавший мне плохо, едва ли заслужит когда-нибудь мое прощение, даже если будет ползать на брюхе до скончания веков (есть только одно исключение, и вы о нем уже знаете), но Славка продолжал слушать пьяные стенания соседки, покрывался мурашками в паху, истекал потом, зажимал уши, но ментов не вызывал. Надеялся на лучшее.

И дождался…

…В тот день с Тамарой заговорили тапочки. Обычные белые пушистые мокасины. До сих пор они хранили молчание, оставляя право голоса столовым приборам, электрическим розеткам и трусам, висящим на сушилке в ванной, но и тапочки не выдержали, когда Тамара, совершенно голая, если не считать посеревшего от горя лифчика, уселась на пол под окном, приковала себя цепью с крепким замочком к батарее и проглотила ключ.

– Она сошла с ума, – сказали тапочки.

– Убирайтесь!!! – прогремело в ответ.

– Нет, она точно спятила. В этом нет никаких сомнений.

Тапочки говорили друг с другом. Правый обращался к левому, проявляя при этом немалую озабоченность состоянием хозяйки, а левый, в свою очередь, предлагал сохранять хладнокровие и оставаться в статусе безмолвных наблюдателей.

– С этим нужно что-то делать, – сказал правый. – Она умрет от обезвоживания.

– А вам-то что за дело, – усмехнулся левый. – Она сама этого жаждет, неужели вы не понимаете.

Прикованная к батарее Тамара смотрела на них, и глаза ее расширялись от ужаса.

– Заткнитесь, вы!!!!

Тапочки, торчавшие из– под кровати, казалось, не обращали на нее никакого внимания, продолжали деловито оценивать шансы хозяйки уцелеть.

– Мне кажется, она перешла черту, – заметил правый. – Приковать себя к батарее… Конечно, замочек уязвим, но едва ли она сможет справиться с ним, если просидит в таком положении хотя бы один день, а судя по ее настрою, она готова ждать здесь Страшного суда.

– Пожалуй, – согласился левый.

– Что вы знаете о Страшном суде, паразиты!!! – взревела Тамара. – Страшный суд – в сердце, а не в геенне огненной!!! Заткните свои поганые пасти!!!

– Что ж, поглядим, – сказал левый тапочек правому и, действительно, заткнулся. Правый тоже не стал беспокоить его вопросами.

В квартире воцарилась тишина.

…Через два часа у Тамары затекло все, что было мягким и податливым. Постоянно вертясь на месте и подыскивая удобное положение, она исцарапала ягодицы о грубый деревянный пол, но словно не замечала, как под задом образовывается небольшая лужица крови.

…Еще через два часа у нее онемели руки и пересохли губы. Но что гораздо хуже – вернулись голоса и образы. Те самые, что мешали спать ночами.

Незнакомые мужчины жаждали ее нежного тела. Смаковали детали. Подробно останавливались на рельефах, впадинках и ложбинках, возбуждая и одновременно вызывая отвращение своей низменной похотью. Несомненно, они собирались ей вдуть, но почему-то все никак не могли перейти от слов к делу. Если их как следует не подзадорить, они так и простоят у порога, трусливые самцы.

– Идите, идите сюда! – закричала Тамара. – Я вас угощу по самое не балуйся!!! Захочешь мою киску? На, возьми мою киску! Повеселишь… какой ты шустрый…

Шепот усиливался, проникал в самые дальние закоулки головного мозга, царапал, вгрызался, объедал, как крысы объедают труп младенца. И в какой-то момент она будто увидела их лица. Точнее, только одно лицо.

Лицо до боли знакомое. Молодое. Улыбчивое. Это он. Васька . Ее самый первый настоящий мужчина, не тряпка трусливая, как те, что сбегали от нее, едва выясняли, что невеста может оказаться без какого-либо приданого. Васька не струсил. Не сбежал. Он долго и упорно с ней разговаривал. Он ее жалел. Он ее любил. Может ли быть такое, чтобы несчастной, убогой, дефективной женщине, над которой смеялись не только одноклассники, но и собственная мать – такой дурнушке и глупышке улыбнулась удача в лице Настоящего Мужчины? Так не бывает…

Почему она его потеряла? Дай Бог памяти, как это случилось? Как же вышло?

– Вася? – простонала она, вглядываясь в темноту прихожей. – Василек… любимый мой, куда ты ушел?…

Мужчина промолчал. Вместо него ответили тапочки:

– Она окончательно и бесповоротно сошла с ума.

– Аминь.

Тамара взревела:

– Убирайтесь вон, сучьи потроха!!!!

Они убрались. Все голоса и привидения, преследовавшие ее много дней. Вместе с Василием.

…Еще через два часа Тамара сползла на пол. Вскоре рука, стиснутая цепью, стала синей. Потом рука почернела.

В последние мгновения Тамара попыталась позвать на помощь. Реально позвать на помощь реальных соседей . Но никто не поверил и не откликнулся.

Ближе к полуночи восьмого июля, в День семьи, любви и верности, сумасшедшая умерла. Дверь взломали, лишь когда вонь стала невыносимой.

День четвертый – 28 декабря

ПРИЧАСТИЕ

Давайте я расскажу немного о своем вокзале. Вы ведь он нем почти ничего не знаете. Уверяю вас, тут есть на что посмотреть. Едва ли я стал бы слоняться целую неделю, не будь мне здесь комфортно.

Он большой. Дворец из черного гранита. На крыше – три купола в ряд, похожие на гигантские караваи с солонками. По задумке архитекторов они должны демонстрировать гостеприимность и широту души местного населения. Даже если вы находитесь в нашем городе проездом, вы получите всю гамму впечатлений, будто остались здесь на несколько дней… бла-бла-бла, какой-то подобный рекламный бред я читал несколько лет назад, когда вокзал решили реконструировать и благоустроить. Я уже не помню, каким он был раньше. Наверно, таким же большим, но менее гостеприимным и комфортным. Меня, школьника, здесь уже ловили однажды и едва не отправили в комнату для беспризорных детей. Я прогуливал уроки. Таскался по залу на первом этаже с сумкой на плече, дурень, на глазах у внимательной милиции, вот и загремел. Едва отбрехался от строгой тетеньки в синей форме, желавшей непременно выяснить, не бьют ли меня родители и получаю ли я необходимую суточную норму калорий. Она думала, что я беспризорник, но все же надо отдать ей должное: убедившись, что благополучный 13-летний оболтус всего лишь сбежал с урока физкультуры, она не стала звонить матери. То ли милиция раньше была душевнее, то ли я склонен идеализировать прошлое…