Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 11, 2002

Роман Смирнов. Люди, львы, орлы и куропатки. СПб., «Лимбус-Пресс», 2002, 600 стр.

Питерский театральный режиссер, сподобившийся стать прототипом главного героя романа В. Сорокина «Роман», написал мемуары. В. Сорокин напророчил. Его Роман — герой романа — победил в рукопашной схватке волка, да только волк его тяпнул, вот Роман и озверел. В результате чего под занавес порубил всех, кто попался под горячую руку, а кого не порубил, тех загрыз. Уж не знаю, какой волк укусил Р. Смирнова, но… порубил и загрыз он почти всех. Судите сами: отец — алкоголик, мать — сумасшедшая; родился в Мурманске, раннее детство провел в городке Рудный Ковдор, где медведи по улицам ходят; отрочество и юность — в Горьком, где пел «блатноту» для местных мафиози; учился у Товстоногова актерству, у Шифферса — христианству; работал у Додина; был мужем любовницы Высоцкого; пил водку с Цоем; дружил с Башлачёвым и Курёхиным. Излагает события своей бурной жизни Смирнов со своеобразным юмором и хорошим «драйвом», не щадя никого и плюя на приличия. Впрочем, вру: не щадит Смирнов профессионалов, тех, кто, по его мнению, холоден и умел. Себя Роман Смирнов почитает поэтическим безумцем, ну… вроде Константина Треплева или Нины Заречной. Недаром на обложке книги он изображен босиком на глади невских вод, в бело-черном костюме — ну просто чайка!

Было время, когда разные словари давали разную транскрипцию этого чужого тогда для нас слова и явления: в одних писалось мюзикл, другие находили русские эквиваленты буржуазному, преимущественно американскому, мьюзиклу. В 70-е буржуазный характер явления поставили под сомнение, и почему-то возникло ощущение, что мюзиклы уже окружают нас со всех сторон: «Всюду мюзиклы, мюзиклы, мюзиклы, на эстраде, в театре, в кино», — пел в своей песенке знаменитый пародист, звезда тогдашней сцены.

Был даже знаменитый Ленинградский мюзик-холл, предводимый Ильей Рахлиным. Но мюзиклов — тех, какими их знают и любят в Америке, тех, с которыми смирились и тоже полюбили в Европе, — у нас по-прежнему не было.

И вдруг они появились. И сразу — много.

Минувший сезон, без особой боязни ошибиться или в очередной раз выдать желаемое (или нежелаемое) за действительное, можно назвать сезоном мюзиклов. Почва, конечно, уже была изрядно сдобрена и подготовлена предшественниками, но в прошлом сезоне мюзиклы стали расти как грибы после дождя. Одни, как и положено серьезному коммерческому предприятию, задолго до премьеры были названы и обозначены. Другие буквально вырастали из-под земли, на ровном месте.

За год в Москве появились «русский мюзикл» «Норд-Ост», из более или менее ближнего зарубежья приехал «Дракула», вслед за уже наличествовавшим в афише московской Оперетты «Метро» та же команда выпустила мюзикл «Нотр-Дам де Пари». Московские театры поднапряглись и добавили к этому списку «Игру», «Мою fair леди», «Губы», «Благодарю вас навсегда», «Кабаре, или Боб Фосс живет в Москве».

Надо признаться: немало для одного сезона. Когда эта журнальная книжка уже отправилась в типографию, на подмостках Театра эстрады должна была выйти многообещанная премьера всемирно знаменитого мюзикла «Чикаго», за постановку которого взялся Филипп Киркоров.

Еще весной Москва была заклеена рекламой «Чикаго», и черно-красные плакаты встречали потенциальных зрителей на каждом шагу, так что мы уже несколько месяцев жили в ожидании и предвкушении, вынужденные сочувствовать организаторам и следить за тем, как проходит кастинг и как непросто рождается неведомый шедевр. Его еще нету, но он уже есть, и потенциальные зрители знают о нем уже больше, чем об ином виденном спектакле.

Что касается рекламы, то щиты, которые анонсировали грядущую премьеру «Чикаго», встречались весной и летом немногим реже рекламы только что вышедшего в то время мюзикла «Нотр-Дам де Пари», а вместе они едва-едва уже уступают в столице щитам, рекламирующим пиво и сигареты. Театр превращается в товар, глянцевый и дорогой. Театром занимаются те, кто прежде проявлял интерес к продукции, имеющей более ощутимое материальное выражение, в области искусства — это шоу-бизнес…

Где-то в прошлом, в другой жизни, осталась извечная актерская боязнь распространяться о пока не осуществленном замысле, о еще не сделанной работе. Мюзикл, по всему видно, живет по другим, не театральным, законам. Мюзикл — не только театр, мюзикл — это то, что было принято связывать у нас с Голливудом: мюзикл, как и Голливуд, — фабрика грез. И слово «фабрика» не зря стоит в этом словосочетании.

Потому такими наивными, несбыточными смотрятся попытки обыкновенных театров сработать мюзикл. Желание идти в ногу со временем разбивается о быт. Мюзикл требует средств и сил, которых нет и не может быть у городского театра. Мюзикл адресован публике, которая не знает дороги в театр и не спешит протаптывать ее. Мюзикл требует немалых вложений с обеих сторон.

Не случайно мюзиклы вошли в нашу жизнь и заявили о себе во весь голос лишь тогда, когда страна стала на рыночные рельсы.

Появилась возможность сравнивать. Сравнение оказалось не в пользу стационарных театров. Стало ясно, что драматические представления, перемежаемые вставными музыкальными номерами, не имеют ничего общего с мюзиклом.

Александр Ширвиндт, наверное, может быть назван наиболее бесстрашным художественным руководителем. Ни сил, ни средств на мюзикл у него не было. Михаил Козаков, которого пригласили на постановку, до того, правда, поставил замечательный телефильм «Покровские ворота» (хотя, конечно, эта картина — далеко не единственная его заслуга перед русским искусством…). В нем было много музыки, много танцев, но, как было замечено только что, все это далеко еще от мюзикла, каким мы увидели его и узнали в минувшем сезоне.

Мюзикл композитора Колкера и либреттиста Кима Рыжова по мотивам пьесы Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского» мог считаться таковым лишь в те уже подзабытые годы, когда о мюзиклах мы знали лишь понаслышке (в смысле: «Мой дядя видал, как барин едал…»). Танцы, которые потом сменяют песни, за ними следом — долгая разговорная сцена, — все вроде бы отдаленно, приблизительно напоминает структуру мюзикла, но именно отдаленно и приблизительно. «Игра» Колкера куда ближе по жанру к оперетте, хотя и для оперетты в ней маловато танцев и песен. Спектакль же Козакова не может быть назван мюзиклом даже при самом добром отношении к Козакову, Колкеру, Киму Рыжову и Театру сатиры.

Живой оркестр — вещь, конечно, приятная и свидетельствует о размахе театра, который готов идти на дополнительные издержки. Но когда актеры неважно поют, а главное, крайне неумело танцуют — не в такт и не вместе, то оркестр становится неуместным шиком, вроде подаяния в золотой, которым в «Вишневом саде» одаривает обнищавшая Раневская наглого попрошайку.