Шон Макбрайд - Зелень. Трава. Благодать.

— А, что? — переспрашиваю я.

— У тебя такой вид, будто ты танцуешь не со мной, а с кем-то другим, — говорит Грейс.

— Да не, все в порядке, — говорю я.

— Это хорошо, потому что мне уже совсем начало казаться, что ты снова принялся думать, — говорит она мне.

— Даже если — и что такого? — спрашиваю я.

— А такого, — говорит она, — что постоянно думать вредно. От этого начинаешь зависать. Вот поэтому я и не мыслитель. Пусть лучше за меня думают такие лузеры, как ты.

— Как бы не так. От чего-то же тебе все-таки стало грустно, когда невеста танцевала с отцом, разве нет?

— Да, потому что мой папа погиб, — отрывисто, но не зло говорит она. — Вы очень наблюдательны, Эйнштейн.

— Мы с твоей мамой сегодня о нем говорили, — сообщаю ей я.

— Да ну? — спрашивает она с удивлением. — И что она тебе про него рассказала?

— Что он был храбрым и любил пошутить. И что он был не отец, а чистое золото.

— Это правда, — говорит она серьезно и грустно, но тут же снова улыбается. — Таким он на самом деле и был. Когда мне было плохо, он всегда находил способ меня развеселить. Ты тоже так умеешь. Я это вижу. И благодаря тебе любовь кажется более настоящей, чем она есть на самом деле.

— Подожди, ты о чем? — перебиваю я ее. — Любовь, она ведь и есть настоящая. Какие тут могут быть сомнения?

— Ладно, — говорит Грейс, — настоящая так настоящая, но она всегда быстро проходит, и даже если нет, то все равно очень сильно ранит. Твои родители несчастливы вместе. Моя мама несчастна, потому что нет папы. И, готова поспорить, что если бы умер твой папа, а мой был бы жив, то твоя мама грустила бы точно так же, как сейчас грустит моя, а мои бы, бля, устраивали в доме точно такие же драки — сечешь, о чем я? А посмотри на О’Дрейнов. У них вообще в семье полный пиздец. А как насчет Стивена с твоим отцом? Как это все понимать? Планета ненормальных. И любовь на ней такая же ненормальная. Нет ничего постоянного, особенно если дело касается любви.

— Ты не имеешь права так говорить. — Мне почти больно.

— Ни хрена. Можешь доказать обратное?

— Могу и докажу.

— Слушай, давай-ка поменьше слов, — говорит Грейс. — Лучше прижми меня к себе покрепче.

И мы еще крепче сжимаем объятья. Теперь я губами почти касаюсь ее уха. Я начинаю всерьез опасаться, может, у меня, бля, и в самом деле лихорадка. Музыка звучит где-то очень далеко, как эхо под водой. Мимо мелькают неясные силуэты. Вот черт. Мой член перестал болеть. Теперь ему стало хорошо. Боже, как хорошо. Я спускаю руку Грейс на задницу. Посрать, если кто увидит. Шишки будем получать завтра. Мне хочется поцеловать ее прямо здесь. Что-то растет внутри меня. Чувствую, как оно поднимается от ступней вверх по ногам, вот уже пошло от коленей по бедрам, бедра начинают трястись. Вау. Дрожь поднимается все выше, выше. Грейс мягко и влажно целует меня в ухо. На помощь, дрожь проникает ко мне в трусы. Что за херня? О черт, теперь понял. Одним движением я вырываюсь из объятий Грейс и, сшибая стулья на ходу, сломя голову несусь в туалет. Залетаю в кабинку и мигом спускаю штаны. ПРИВЕТ, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, О, МАМОЧКИ, ТОРЖЕСТВЕННО КЛЯНУСЬ В ВЕРНОСТИ ФЛАГУ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ И ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА, ГОРНИЕ ВЕРШИНЫ ВТОРЯТ ЗВУКАМ ГИМНА. Черт возьми. Настоящий мужской фейерверк. Вау, от это было да. Я чувствую себя на миллион долларов. Я, бля, петь готов, вот только сначала помоюсь. Так и знал, что белый костюм выручит.

Пятнадцать минут до моего выхода — а я спокоен как слон. С тем же успехом, что и петь для Грейс, я бы мог сейчас продавать цветы в аэропорту в дьюти-фри. Я стою в туалете перед зеркалом один и сияю, как начищенный медный таз. Еще бы, после такого счастливого происшествия. Я ухитрился не запачкать свой белый костюм, если не считать одного небольшого пятна, но его совсем не заметно. Заходит пьяный Фрэнни, говорит мне Йоу и проходит в кабинку, чтобы облегчиться. Сразу за ним заходит Стивен.

— Как дела, Генри? — спрашивает он аналогично пьяным голосом.

— Отлично, — говорю я, причесываясь перед зеркалом. — А у тебя?

— Тоже ничего.

— Йоу, Стивен, — доносится голос Фрэнни из кабинки.

— Фрэнни, ты, что ли?

— Да.

— Что — гадишь или просто решил поменять прокладку?

Фрэнни смеется.

— И то и другое, я же профессионал. Слушай, не принесешь мне еще выпить?

— Ничем не могу помочь, — отвечает ему Стивен. — Я больше не работаю на Жирного Мэтта.

— Что? — переспрашивает Фрэнни.

— Меня уволили, — поясняет Стивен.

— Почему?

— За пьянство. А все из-за этой гребаной свадьбы, — сетует Стивен.

— О господи, — говорит Фрэнни. — Папа ведь еще ничего не знает, так?

— Да, я прямо так сразу к нему подошел и выложил все как есть. Конечно нет.

— А вдруг Мэтт сам ему скажет? — спрашивает Фрэнни.

— Не скажет, — говорит Стивен. — Он уволил меня по тихой и велел оставаться на свадьбе.

— Давно дело было? — спрашивает Фрэнни, выходя из кабинки весь красный и направляясь к раковине.

— Пару минут назад, — говорит Стивен. — После того, как я помог разгрузиться какой-то там группе.

— Они уже здесь? — спрашиваю я и с этими словами распахиваю дверь и выглядываю из кабинки.

— Генри, они что, как-то связаны с тобой, что ли? — спрашивает у меня Стивен.

— Охренительно прямо, — с улыбкой отвечаю я и поправляю ему галстук на шее.

— Каким образом?

— Они будут мне играть, а я — петь «Далеко за синим морем». А потом я подарю Грейс вот это кольцо и сделаю ей предложение.

И я протягиваю Стивену раскрытую коробочку с кольцом. Он смотрит на него, разинув рот и широко раскрыв глаза. Дыхание у меня перехватывает, и я замираю в напряжении. Подбородок у Стивена начинает трястись, он силится что-то сказать, но не находит слов, и по его щеке скатывается слеза. Он похож сейчас на рыбу, которая ест рыбий корм в аквариуме. Он переводит взгляд на Фрэнни, который, я уверен, понимает все, что я делаю и зачем это делаю. Еще мгновение — и у меня, бля, случится сердечный приступ, но тут Стивен улыбается и одновременно начинает плакать еще сильнее. Он пытается сесть на корзину с мусором, но в итоге чуть не падает, когда она из-под него вылетает. И Фрэнни тоже плачет. Не плачу только я один, потому что, во-первых, я не девчонка, а во-вторых, я всю эту байду не для того затеял, чтобы всем стало еще хуже, чем было.

— Ребята, я что, правда так сильно вас расстроил? — встревоженно спрашиваю я у братьев.

В ответ Стивен крепко обнимает меня дрожащими руками. За ним следом Фрэнни делает то же самое. Теперь, когда меня обнимают оба моих старших брата, я понимаю, почему они плачут. Наконец мы расцепляем объятья. Стивен с Фрэнни утирают глаза, им удается взять себя в руки.

— Генри, но ты ведь и петь-то толком не умеешь, — говорит мне Стивен.