Натали Саррот - Вы слышите их?

Он вздрагивает, приподымается, стучит, зовет… да откройте же крышку гроба, сдвиньте могильную плиту… освободите, выпустите… Еще на несколько мгновений… еще хоть раз…

Он сдерживается, чтобы не припустить бегом вдоль набережных, по аллеям парка, он старается как можно медленнее переступить порог высокой двери старого дворца, поднимается по широченной лестнице, идет по анфиладе залов, где возвышаются, где покоятся белеющие изваяния… Но там, подле окна… как всегда на своем месте… вот она… под защитой стеклянного колпака…

Без спешки. Спокойнее. Она не так-то доступна… надо еще заслужить… собрать все остатки сил, не рассеивая ни частички… сосредоточиться… открыться… создать в себе вакуум… чтобы вновь, как некогда, от нее стало исходить, излучаться, заструилось…

Они отворяют дверь, спускаются, входят… Два старика сидят друг против друга, утонув в своих креслах, бокалы, наполовину еще полные, стоят перед ними на низком столике. Взгляни на него: он все еще сжимает трубку в зубах… А эта каменная зверюга… Зачем она здесь? Что это такое? Носорог? Пума? Да нет, посмотрите на уши. Скорее это какое-то мифическое животное… Священный объект, вероятно, предмет культа… Какого культа?.. Разве теперь узнаешь, что она для пих значила… Они приподымают, поворачивают, ощупывают… этот след…

— Вам пе кажется иногда, что со всем этим покончено… Это мертво. Мертвый мир. Мы — жители Помпеи, погребенные под пеплом. Мы — мумии в саркофагах. Погребенные вместе с вещами, которыми пользовались при жизни… Тот приподымается в кресле, наклоняется вперед… — Полно, что вы говорите?.. Что еще вы придумаете?

Как можно поддаваться, чувствовать себя задетым этими детскими выходками?.. Бунт пресыщенных подростков… Это пройдет.

Ты его слышишь? Ты слышишь, что говорит твой" друг? Что говорит твой брат, твой двойник… Взгляни на него, это зеркало, в котором ты должен был бы узнать себя… Взгляни на это чересчур розовое, чересчур гладкое лицо, размякшее за долгие часы, за долгие годы от благодушия, безмятежности, от сытого довольства отрешенностью… когда, держа шляпу в руке, оставив в гардеробе все запретные вещи, трости, зонты… терпеливо отстояв в очереди у входа, вы медленно скользите в толпе добропорядочных людей, останавливаетесь, замираете… Ах, разумеется, было тесновато… даже в будни, даже и пе в часы пик… но мне так не терпелось… Так хотелось кинуть хотя бы беглый взгляд… я, конечно, пойду еще… А я был уже два раза… Вы не находите, что над всем возвышается, все подавляет… Конечно… Это восхитительно. Перед этим хочется встать на колени…

— Да что это с ними? Что они делают там наверху? Отчего так хохочут? — Ну что с ними может быть, по-вашему? Они веселятся, вот и все… это нормально… Вспомните, когда нас разбирало…

Нет, можно ли даже подухмать? Он — твой двойник, твой близнец? Не думали мы этого… всерьез не думали… только смеха ради… чтоб подразнить тебя… Он — твое зеркальное отражение, этот тупица, тугоухий болтун, в простоте душевной изрекающий одну банальность за другой… будто этим можно тебя успокоить… избавить от корчей, дрожи… когда между ним и тобой, когда между вами и рассеянными по белу свету чудесами проскальзывает идущее сверху, от нас дуновение, этот порыв колючего ветра… холодного воздуха… Взгляните, как он ерзает в своем кресле, как подымает руку, чтобы заставить того умолкнуть… Нетерпеливо мотает головой… приподымается, напрягает слух… — Нет… Прислушайтесь…

Нужно усилить дозу… Усилить? Кто сказал усилить? Кто, пусть неслышно, пусть даже про себя, имел неосторожность сказать «усилить»? Кому из них неизвестно, что смех, чтоб произвести эффект, должен звучать повинно, непосредственно… журчанье ручейка, воркование, щебет… неудержимо… как его сдержать, как сдержаться, если это так забавно, умора, да и только… Не так громко, тебя услышат… не так громко… право, тебя слышно внизу… Ты помешаешь им… они прыскают, прикрывая рот ладошкой… еще и еще… и как угомониться, когда разбирает… теперь довольно пустяка, жеста, словечка, чтобы безудержный хохот вырвался, раскатился, передался другим… это ведь так заразительно, правда? Когда почва подходящая, а она подходящая… удобрена беззаботностью, детской ветреностью, легкомыслием…

Разве могут задеть их какие-нибудь страхи, давние обиды, какие-нибудь нечистые помыслы, миазмы, идущие снизу, проникающие сюда?.. О чем речь? Что еще за новости? Я ничего не понимаю, ну, ничегошеньки. А ты?.. Да и я тоже, конечно… Ой, посмотри… ну и умора… хохот… просто лопнуть можно… дай-ка мне… передай-ка ему, дай-ка снова мне, еще и еще… тихонько приливая, подступая, внезапно взрываясь, потом стихая, уходя вглубь… подземные воды… но вот он выплескивается, бьет гейзером, очень высоко, слишком высоко… Ой, тише, ты им помешаешь… они думают, мы пошли спать… и снова хохот… что мы… не в силах договорить… они давятся от смеха… Да замолчи же, я больше не могу, перестань, замолчи, хватит… ну, не дурак ли… ну, не идиоты ли… Да, мы — идиоты… Я вас спрашиваю: с чего вы покатываетесь, что я такого сказал?., гримасничая, как клоун, корча изумленную мину старого педеля… Тсс-тсс… успокойтесь… Вы что, дети?.. Дети… Ой, держите меня… ой, хватит, умоляю… хватит… ты что, не слышишь? глянь на ручку… ха-ха-ха, на какую еще ручку? нет, это уж слишком… взрывы хохота следуют один за другим, без перерыва… на дверную ручку, идиот… она поворачивается, в дверь стучат… Что такое?

Крупного зверя, который забился в свое логово, выкурили из берлоги, он вылез… открывает, пусть войдет… Вот видите, доза была слишком сильной, он рухнул, его большие рачьи глаза помутнели, он вот-вот сдохнет… А мы-то думали, что он еще способен кусаться, что нам с ним никогда не сладить… Они куда слабее, чем кажутся… Ну, в чем дело? Что с тобой? Что случилось? Очень уж зло разбирает? Хохот не по душе?.. Готовы кусаться, как всегда, стоит чуть подразнить… Нет? Не будешь кусаться? Правда? Вовсе не сердишься? Тут, ей-богу, что-то не так, его подменили в колыбели, как говаривали наши бабушки… это не оп… Нет, это он, он самый, я узнаю. Я знаю его как облупленного… И укусил бы, достань ему сил… Если б мы не манежили его, пока он не выдохся и не приполз просить пощады… не сдался па милость…

Ваш смех? Какой смех? Ничего пе слышал. Я слышал только какой-то шум… Вы, значит, не легли? Если бы вы только знали, как бы мне хотелось быть на вашем месте… Но ничего не попишешь, я должен вернуться назад…

Она кладет руку на его согбенную спину… Лежачего не бьют… она улыбается ему, целует в щеку… Ну, крепись… Теперь уж недолго… Отбрось все страхи, мир заключен… ты получил прощение… Подобно ребепку, который подошел к матери, чтобы та его поцеловала, и потом, успокоенный, возвращается играть к детям, он спустится сейчас… Перед тем как выйти, оп делает нам знак рукой. озорной мальчишеский жест, и лукавая, жалкая, трогательная улыбка как-то натянуто, как-то косо застывает па его разгладившемся, одутловатом старческом лице…