Натали Саррот - Вы слышите их?

Почему вы улыбаетесь? Не верите мне? Но то, что я говорю, важно для вас… — Нет, мы тебе, конечно, верим… Они кивают головой, теперь на их застывших лицах печальная отрешенность, серьезность, которая приличествует облаченным в траур наследникам, сидящим перед столом нотариуса, уткнувшегося в свои бумаги… Итак, есть еще эта музейная вещь… Эксперты оценили ее стоимость очень высоко…

Она первой приходит в себя, вскакивает, бежит к ларю, снимает пепельницу и ставит около зверюги… — Не знаю, чьих это рук дело… Сколько им ни говори… К открыткам она не притрагивается, они служат скорее защитой… Сам видишь, не надо было отдавать ее нам… Ты ведь нас знаешь… знаешь, какие мы… Лучше будет, если ты ее заберешь… Остальные, словно пробудившись, вскакивают, вырываются из унылого кабинета, уставленного по стенам пыльными папками, спасаются, выбираются на свет, на свежий воздух… — Она права. Знаешь, что ты должен сделать для душевного спокойствия?.. Подарить ее какому-нибудь музею… Хотя бы Лувру. Не ты ли говорил, что там как раз открывают зал доколумбова искусства? Лувр, это было бы отлично.

Но в чем дело? Что тебе не нравится?.. Отвечай же, скажи что-нибудь… Ты не хочешь дарить Лувру? Вообще музею? Да? Предпочитаешь, чтобы мы держали ее дома? Этого ты хочешь? Говори же… Тебе это больше по душе? Ты хочешь, чтобы мы поместили ее в витрину, под замок?.. Он слабо покачивает головой… Нет, этого он не хочет… Зачем в витрину… хранить из милости, из жалости… Откуда она, эта статуя? О, право, не знаю, она всегда тут была, семейная реликвия… она, думается, принадлежала одному из моих дедов… Да не волнуйся же так, мы твоей воли не нарушим… сам видишь, что там ей было бы лучше… ну, будь же разумным, где ей может быть лучше, чем в музее? Где б еще ее так холили, лелеяли? Просто поразительно… Ты ведь так любишь музеи! Ты ведь не вылезал из музеев целыми часами… да не красней же… я имею в виду часы досуга… Светлые часы… и когда я говорю «светлые», я не хочу сказать ничего дурного… я говорю «светлые», как говорят светлый день, светлые минуты… радужные, если угодно… А, видите, он улыбнулся, он понимает…

Где же ей место, как не в прекрасном, великолепном музее, во дворце?.. Вот почему мы подумали о Лувре… Эти роскошные залы, ты же помнишь, эти сверкающие просторы мозаичного паркета, эти высокие окна с вписывающимися в них садами… а комнатки наверху, в которых есть что-то интимное, располагающее, подобно небольшим часовням, к самоуглублению, к молитве… вот где ей было бы всего лучше, если только согласятся туда ее поместить… Вообрази ее среди даров, среди драгоценных приобретений, оберегаемую подобно той, что ты так любил, возле окна, под кубическим стеклянным колпаком… нежный свет, скользящий по ее боку…

Он весь сжимается, подымает руку, словно защищаясь… словно умоляя их… Да что с тобой?.. Нет, к чему настаивать? он трясет головой… Нет, он не хочет… ну, так чего же ты хочешь? Скажи прямо, решись же наконец… и главное, не думай, будто нам просто надо от нее избавиться… старичок, которого собственные дети хотят поместить в комфортабельный дом для престарелых, ни в коем случае не должен думать… сам знаешь, это отнюдь пе в наших интересах, для нас это, скорее, жертва… Все, о чем шла речь, только ради тебя самого… Решайся, и нечего портить себе кровь… Он утвердительно кивает, рот его растягивается в доброй беззубой улыбке… Я сделаю, как вы захотите. Все равно, скоро уже вам решать…

Какая трогательная заботливость… это показывает, насколько они с ним считаются… Вы видите, как они иногда выводят меня из себя, хотя бы своим дурацким хихиканьем… Но надо быть справедливым, я не вправе жаловаться… Они, в сущности, так милы со мной… Редко кто в наше время может этим похвастать… Ничего не скажешь, у меня — хорошие дети… Взять хотя бы эту вещь… которая вам так нравится, я хотел оставить ее им, а они, представьте, сами предложили, даже настаивали, чтобы я отдал ее в дар музею… О да, мне повезло. Мне, конечно, было бы приятно, если б они оставили ее дома… Есть что-то особое в том, чтоб жить рядом с такими вещами… Но к чему навязывать, если они не хотят, правда? Каждый волен быть счастлив так, как оп хочет… Я согласился. Будут люди, которых она одарит минутами… Да может, и их самих, кто знает… вещи, тебя окружающие постоянно, перестаешь замечать… но они сами, в один прекрасный день, как знать?..

Возможно ли? Там, в очереди возле кассы, этот затылок… Он пробирается вперед, расталкивая людей… Что такое? Вы тут не стояли… Всегда находятся бессовестные, которые норовят пролезть первыми… Нет, я хотел только посмотреть… секунду… извините, пожалуйста… Нет, разумеется, было б слишком прекрасно… Но этот раскатистый смех за его спиной… он оборачивается. И все его одиночество, бесприютность, вся его мука, растекаясь по незнакомым лицам, наваливаются на него от этого ледяного смеха… В чем там дело? Что еще стряслось? Да какой-то старичок в очереди упал в обморок… Вон там… Ну как? Вам лучше? Ничего, это пустяк… Все уже прошло…

Да что с тобой? У тебя такой грустный, такой расстроенный вид… — Нет, ничего подобного… Разумеется, я предпочел бы, чтоб вы оставили ее дома, по я пе прав, сам понимаю… Нельзя быть эгоистом… Так будет лучше… Другие смогут этим воспользоваться… Они гладят его по голове, улыбаются ему… Он подымает к ним покорный взгляд, боязливый, виноватый взгляд ребенка… Но ведь и вы тоже, не правда ли? Вам же все-таки приятно будет время от времени?.. — Ну, разумеется, полно, ну…

— Ну, где ж она? Ты не помнишь? Я здесь не был целую вечность… — А я, думаешь, был… Но уж никак не в этой секции. Потом, если еще останется время, воспользуемся случаем… — Просто невероятно, сколько здесь видишь, видишь заново… вещи, о которых даже не подумал бы… когда показываешь Париж друзьям из провинции, из-за границы… Поверьте, если б не вы, я ни за что не собрался бы в Сен-Дени посмотреть на гробницы французских королей… Не заглянул бы лишний раз в Нотр-Дам — хотя ежедневно прохожу мимо — полюбоваться витражами. А уж Лувр…

Но до чего трогательны эти люди, до чего уморительны, когда обалдело останавливаются, замирают… когда, толкая друг друг локтем, перешептываясь, удивляются, радуются, гордятся тем, что издали узнали… будто на каком-нибудь приеме, на премьере углядели живую, из плоти и крови, знаменитость, давно известную по фотографиям на журнальных обложках… Ой, погляди-ка… «Иоанн Креститель» Леонардо да Винчи… А там… да это же «Сельский концерт»! А тут, иди скорей сюда, взгляни… Рафаэль… Жанна Арагонская… Хочется опустить глаза, отойти… Хотя друзей здесь вряд ли встретишь, это пе грозит, разве что и они тоже, бедняги… разве что и на них свалилось такое же бремя…