Натали Саррот - Вы слышите их?

Тут было нечто большее… в его внимательном, проникновенном выражении они уловили что-то подозрительное… какое-то легкое вздутие, припухлость… от их присутствия… как образуется на коже волдырь от огня… Воспользовавшись тем, что они так мило подошли, — разве пе обязывала их к этому простая учтивость? — он вздумал показать им, продемонстрировать им пример… Посмотрите… раз уж вы, кажется, на сей раз готовы проявить добрую волю, взгляните, как это нужно делать… каким нужно быть… Неспособный устоять перед соблазном, упустить случай преподать им урок, заронить в них доброе семя… и тут же струсив, пытаясь замести следы, этот игривый тон, невинные взгляды, похлопывания, ласки, объятия… Ах ты моя хорошая, добрая старая собака… Что же вы ничего не рассказываете… Как рыбалка?.. Но уже поздно. Что сделано, то сделано. Назад не воротишь. Это заслуживает наказания.

Поистине это невероятно. Настоящий рекорд. Как можно смеяться так долго?.. Но вспомните, в этом возрасте так мало надо, стоит начать одному… Кому именно? Да все едино, хоть тебе, ты подходишь как нельзя лучше, ты неизменный зачинщик, ты руководишь, пусть даже не принимая в них сам участия, карательными экспедициями, ты поднялся первым, первым пошел наверх, увлекая за собой остальных…

Они отступают, жмутся друг к другу. Что происходит? Где мы? Они ошеломленно озираются. Мы ведь у себя, в нашей большой верхней комнате, в той, где всегда собирались вместе, перед тем как пойти умываться, разойтись по спальням?.. Мы так ее и прозвали — наша последняя гостиная для бесед… Мы зажгли колонку в ванной и, пока не согреется вода — ничего не поделаешь, приходится ждать — болтаем, смеемся… Что тут плохого? детские глаза широко открыты, из них изливаются, захлестывая его, волны, каскады чистосердечия… благотворный душ… Прости, нам и в голову не пришло, что наш смех вам мешает, мы ведь смеялись тихонько, считая, что через закрытые двери… — Нет, не в этом дело… Но поскольку вы сказали, что утомлены…

Вот это уже лучше. Можно прийти в себя, к нам, в ясный надежный мир. Где царит логика. Где одно вытекает из другого. Где вполне естественно, что отец беспокоится о здоровье детей… Да, это так, тебе не приснилось. Это так, мы готовы признать, ты можешь убедиться в том, насколько мы добросовестны, мы, действительно, сказали, что идем спать… день был долгий… деревенский воздух утомляет… мы, действительно, так сказали. Но потом, ожидая пока не согреется вода, мы оживились, что тут особенного? Разве это не нормально, когда уже не нужно напрягаться, когда кругом свои? — Да, нормально… — Ну… вот и пррре…красно… — Но только скажите мне… раз уж вы, я понимаю, так искренни, так прямодушны… скажите мне только одно… кроме усталости, вы действительно утомились, не отрицаю… было еще… Соболезнующие, огорченные взгляды… — Было что? — Было… но вы станете смеяться надо мной… — Да нет же, говори… — Вы сочтете, что я не в своем уме… Милые смешки… — Не исключено, слегка не в своем… но что за беда?.. — Давай, выкладывай… — Ну вот, когда зашел разговор об этой скульптуре… И когда вы… когда я… Они поглаживают его по голове, по лицу… — Нет, ты и правда не в своем уме… ты и правда совершенно спятил, мой дорогой… Ох, не надо, меня снова разбирает смех, не надо, держите меня, а не то — что еще ему померещится? Как еще он это истолкует?.. Да ничего, ничего, вы видите, я и сам смеюсь, смеюсь до слез… как смеются, избежав опасности, смертельной опасности, едва-едва ускользнув от нее, и с каким трудом, о, если бы вы знали, оказавшись здесь, в милой домашней обстановке, на свежих отглаженных простынях, в заботливых нежных руках…

Если бы вы знали, что я видел… куда заглянул… — Ладно, ладно, потом… не сейчас… Отдыхайте, выкиньте все из головы, забудьте… — Да. Я хочу только вам сказать… это ведь был страшный сон? Этого не было, правда? — Да конечно же, не было. Да конечно же, полно, это был жар, бред… И взбредет же на ум? Вы ведь не выходили отсюда, из этой комнаты, такой уютной… душистый горошек, перкаль в цветочек… вощеная дубовая дверь верхней комнаты, тихонько захлопнувшаяся за молодыми людьми, уставшими за долгий день, которые удалились, мило попрощавшись со старшими…

У пих такие открытые, такие ласковые лица… Они, должно быть, очень дружны между собой… Вам повезло… Даже такой закоренелый старый холостяк, как я, глядя на вас, и то подчас сожалею… Если бы твердо знать заранее… Я смалодушничал, не осмелился рискнуть… Взгляд его устремляется вдаль. На лице выражение мягкой снисходительности, отрешенности… он знает, оп понимает треволнения, грехи тех, кто остался в миру, кто избрал иное поприще, иной удел… не судите… они иные, вот и все… у них иные заботы… но это, вероятно, щедро вознаграждается… Он прислушивается… Мне кажется, это помогает вам не чувствовать, что вы стареете… своего рода вечное обновление… — Да, обновление. Да. Поистине так. Вы правы. Да. Да. Да. Обновление.

Все куда-то отходит, колеблется, теряет реальность… точно перед припадком падучей, перед приступом пляски святого Витта. Сдержаться, не показать вида… вцепиться изо всех сил в то, что здесь, глядеть только на окружающее… на этот мирный приют с его надежными вещами, на этого очаровательного старого друга, заглянувшего по-соседски… Каким добрым ветром… Как приятно увидеться, поболтать… Молодежь шумновата, утомительна… они отправились спать, дверь за ними захлопнулась, мы одни, любуемся этим, этой скульптурой, стоящей здесь, между нами, на низком столике… Великолепная вещь…

Но это подымается в нем неудержимо, это переполняет его, только бы не прорвалось безумными жестами, непристойным криком… надо всеми силами избежать взрыва, осторожно приоткрыв предохранительный клапан, выпустив тонкую струйку, спастись от удара с помощью легкого кровопускания… Да, да, да, да, вы правы, да, я счастлив, да, подлинная радость… Но знаете… я понимаю, это глупо… но признаюсь вам… когда дорожишь, как мы с вами, определенными вещами, некоторая бесчувственность, некоторое, да, некоторое пренебрежение… Тот качает головой… — Я понимаю вас, думаю, это и мне было бы неприятно… Но мне кажется, впрочем, я не слишком разбираюсь… У него какой-то блуждающий взгляд, лицо словно подернуто пленочкой скуки… Но мне думалось… Не считаете ли вы, что это можно воспитать, привить…

Уже немыслимо сдержать то, что рвется из него в корчах бессильной ярости, боли… А, воспитать, скажете тоже… привить… Попробовали бы сами… Ползайте перед ними на брюхе, браните, унижайтесь, выверните все внутренности им на потребу, они наплюют вам в душу, все испоганят… О, простите меня, пе знаю, с чего я… извините, я выйду на минуту, совсем ненадолго, я только… я должен…