Андрей Волос - Предатель

Еду! — решал окончательно, вскакивал, хлопнув себя ладонями по коленкам.

И ходил, ходил, и снова садился, и снова маялся, то и дело глядя на часы…

В половине десятого она наконец постучала — совершенно неожиданно, вдруг, как всегда это бывает: как будто не томился он в ожидании этой секунды, не тосковал весь вечер!.

Вздрогнул, вскочил, задохнувшись; разминая холодеющие ладони, торопливо вышел в прихожую, мгновенно лязгнул щеколдой, уже приготовив лицо и язык к продолжению задуманного, отворил…

И, оторопев от неожиданности, с облегчением, едва не рассмеявшись от радости, понял, что это не Зоя.

Командир в голубой фуражке и плаще «реглан» окинул его сощуренным строгим взглядом и негромко спросил:

— Шегаев Игорь Иванович?

За его спиной маячил красноармеец с винтовкой.

— Так точно, — весело сказал Шегаев. — Я! Чего изволите?

На основании ордера Главного Управления Государственной Безопасности НКВД СССР за № 8770 от 15 августа мес. 1933 г. произведен обыск у гр. Шегаева Игоря Ивановича в доме № 8 кв. 16 по улице Селезнев пер. При обыске присутствовали: Козлов Ксенофонт Савельевич, проживающий в этом доме кв. 16.

Согласно данным указаниям задержан гражданин Шегаев Игорь Иванович.

Взято для доставления в Главное Управление Гос. Безопасности следующее. Паспорт сер. МЮ № 634022 и военный билет на имя Шегаева Игоря Ивановича. Две записные книжки с адресами и телефонами. Две тетради со стихами. 7/ IХ-33 г. Протокол подписал — Шегаев.

Обыск проводил: сотрудник ГУГБ НКВД Грахов.

Мы, нижеподписавшиеся, дворник Кузьминов и сотрудник НКВД Грахов составили настоящий акт в том, что во время производства обыска в д. № 8, кв. 16 по Селезневу пер. у гр. Шегаева Иг. Ив. последний всячески оскорблял сотрудников, производящих обыск. В частности называл сотрудников НКВД хулиганами и бандитами, а также говорил, что НКВД во время обысков подбрасывает различные документы и пр.

Все это делалось со стороны Шегаева с целью спровоцировать сотрудников НКВД, так как когда был закончен обыск, он потребовал записать в протоколе обыска о якобы грубом отношении лиц, производивших обыск. Подписали — Кузнецов. 7/IХ-33 г.

В углу кабинета стояли свежевычищенные сапоги, и запах скипидара перешибал даже застарелый дух табачной кислятины.

Чередько дважды прочел вторую бумагу. Его внимание привлекла разнобоица фамилий. Видишь как: поначалу дворник звался «Кузьминов», а в месте его подписи отчетливо читалось «Кузнецов». Поди разбери теперь, чему верить. И вообще, зачем Грахову нужно было привлекать этого не вполне ясного дворника, когда и второй документ мог бы подписать тот же Козлов, фигурировавший в первом?

«Намудрил Грахов, — недовольно подумал Чередько. — Молод еще. Простую вещь нельзя поручить».

И, отложив бумаги, поднял взгляд на Шегаева.

То, что Грахов маленько намудрил, было дело внутреннее, свое, и не предполагало разбирательства, поскольку не стоило даже выеденного яйца. А вот подследственный, судя по протоколу и акту, был тот еще фрукт. И требовал самого пристального внимания.

— Ну понятно, — с хмурой язвительностью протянул Чередько. — Подбросили что-нибудь?

— Не понял, — сказал Шегаев, недоуменно встряхиваясь.

Он сидел перед молчащим следователем уж никак не меньше десяти минут и думал все только о тюремных часах. Дело в том, что пока его вели сюда, в кабинет, по гулким, как пустые бочки, коридорам, он встретил их четырежды — все на кафельных перекрестках, над стальными лестницами, — и все четыре стеклянных круга с черными стрелками и черной же римской цифирью показывали такое разное время, будто висели не на разных этажах одного здания, а в разных концах земли: в Индии, скажем, Америке, Австралии и еще где-нибудь под чертями: третий час, десятый, седьмой, четвертый. Впрочем, и минуты были разные. Стояли, что ли? — нет, по крайней мере на двух он успел заметить перепрыг стрелки. Бесплодно размышляя об этой неразрешимой нелепице, успел впасть в сонное оцепенение.

— Во время обыска, говорю, что-нибудь вам подбросили? — повысил голос следователь. — Вы вот, вижу, высказывались на этот счет!

Шегаев пожал плечами.

— Не знаю. Мне не сообщали.

— То-то же! — буркнул Чередько. — Не сообщали вам!..

Он положил перед собой чистый бланк протокола, справа вывел число — 13 сентября, ниже написал привычное: «Я, оперуполномоченный 2-го отделения ГУГБ Чередько, допросил в качестве обвиняемого Шегаева Игоря Ивановича».

Опустил ручку пером на чернильницу.

— Рассказывайте.

— Что рассказывать?

— Все рассказывайте.

Шегаев хмыкнул.

— В общем так. Взял я удочки — и на речку. Утро раннее! Солнышко на травке золотое! Птички поют!..

— Так, так, — заинтересованно покивал Чередько.

— Черви у меня в банке железной, с вечера накопаны. Поковырялся, вытащил одного — жирного такого.

Шегаев показал пальцами — какого жирного.

Чередько одобрительно мыкнул.

— И, значит, надеваю его на крючок…

Поскольку он ставил своей целью вывести следователя из себя, то должен был ожидать чего-то подобного. Но все же купился на его понимающие кивки.

Плюха была такой силы, что едва не повалила его на пол. Чтобы выправиться, Шегаев вскочил.

— Охрана! — рявкнул Чередько.

Вбежал красноармеец.

Шегаев сел.

— Давай дальше, — радушно предложил следователь. — Увлекательно излагаешь. Клевало знатно?

— Буду отвечать только на конкретные вопросы, — сказал Шегаев, потирая щеку.

Оценивающе взглянув на него, Чередько кивком отпустил красноармейца.

— На конкретные, значит… Вот оно как. Ну хорошо… Стало быть, воевать будем?

— Почему — воевать?

— А как же! Если человек не хочет сам разоружиться перед пролетарским следствием, не хочет сотрудничать, если он выбрал тактику запирательства, уклонения, уверток…

— Да каких уверток? — перебил Шегаев. — Мне нечего рассказывать. Точнее, я могу, конечно. Не нравится о рыбалке, давайте про геодезию поговорим. Да боюсь, вам и это неинтересно. Вы бы лучше сказали, что именно вас интересует! Так же нельзя! Меня арестовали восемь дней назад, и я сижу, даже не зная за что! Теперь вызвали. Вот, думаю, узнаю наконец, в чем дело. А вы не говорите! Хотите, чтобы я рассказал все, что знаю! Да ведь я двадцать шесть лет на свете прожил, много чего могу вспомнить! Скажите хоть, с чего начать!..

Он замолчал, задохнувшись.

Чередько со вздохом вытащил папиросу из пачки, сунул в рот, жестко зажевал, пристально глядя при этом на Шегаева, чиркнул спичкой, пустил клуб дыма.

— Не куришь?