Владимир Митрофанов - Кемер в объятиях ночи

После обеда у бара Григорьев встретил золоцепочного Влада с подругой. Влад откровенно скучал и порывался хорошенько выпить, подруга его стремилась по магазинам. Под конец Влад дал ей денег и отправил ее с какой-то теткой — такой же шопоголичкой. Сам же остался пить пиво. А на обед он всегда брал ром, причем непременно подходил два раза — за добавкой. Здешний ром ему очень нравился, хотя Влад был исконным любителем водки.

Влад под пиво вдруг рассказал про своего бывшего шефа, который считал необходимым трахнуть всех своих секретарш, и, говорят, даже на уборщицу покушался.

— Зачем ему это было надо? — удивился Григорьев в плане уборщицы.

— Собака поднимает лапу, метит территорию, потом ходит, нюхает свои и чужие писюли, и для нее это очень важно. Человек при всем своем интеллекте тоже остается стадным животным. И тоже метит. Наглядный пример — известная всем скандальная история времен Советской власти. Один крупный кинорежиссер долгое время пытался трахнуть известную актрису, причем замужнюю, и очень гневался на нее, что та ему никак не давала и строил ей за это всяческие козни. При всей его гениальности и интеллекте, ему почему-то чрезвычайно было важно эту молодую красавицу, которую хотело почти все мужское население страны, отыметь. И весь этот его интеллект и духовность, получается, что ни черта не стоят. И тут надо сказать прямо: он просто старый похотливый козел! Но может быть, это как раз и питало его талант или являлось одной из граней его многообразной художественной натуры. Но если смысл искусства сеять разумное, доброе, вечное — то он по своему гнусному поведению не имел никакого морального права куда-то кого-то звать типа в счастливую даль…

В этот момент аниматоры оглушительно засвистели в свисток: наступило полчетвертого — объявили начало водного поло. И закрутилось: потом пляж, волейбол, купание, сауна, ужин.

Перед открытием ресторана у дверей всегда собиралась небольшая нетерпеливая толпа. Автомат горячих напитков, как обычно, работал плохо, да и выдавал только кофе. Чаю этот аппарат не делал вообще. Мясо было соевое, невкусное, зато в изобилии наложено салатов, хороший сочный и сладкий арбуз. Территорию перед рестораном занимал сад из гранатовых деревьев. Там тоже стояли столики.

На ужине все приходили кто в чем, однако голых и полураздетых в ресторан не пускали. На Родосе в отеле, помнится, существовал довольно жесткий дресс-код: на обед (это вечером, по-русски — ужин) мужчинам можно было входить в ресторан только в брюках.

После завтрака Григорьев пошел в номер, там еще с часик поработал на ноутбуке, закончил ровно в девять и, хлебнув прямо из горлышка пару полноценных глоточков «Рэд Лэйбл», направился во двор — к бассейну, как говорила Машка, «потусить». Ирины, естественно, не было, хотя обе ее подруги сидели со стаканчками, потягивали, как обычно, водку с фантой. Водка была анисовая, «ракия». Ее лучше было пить именно с «фантой», поскольку в чистом виде она была противная, а в смеси со льдом сразу мутнела и выглядела как разведенное молоко.

В баре у бассейна уже сидела компания пьяниц во главе с мужиком в красной футболке с надписью Hurgada Red Sea Diving, которые туристы обычно привозят из Египта. Он был вроде как главным врачом то ли какой-то больницы, то ли кожвендиспансера, то ли в Хабаровске, то ли в Чите, и с утра всегда уже пьяный. На руке у него сверкали очень дорогие с виду часы, которые, впрочем, вполне могли оказаться и подделкой, но вполне могли и быть настоящими. Спросить у него о часах было неудобно. Он в этих часах и купался. Мужик отдыхал на полную катушку. Из него так и пер отпускной оптимизм, он постоянно улыбался. Жена его, женщина неопределенного возраста, тоже пыталась соответствовать, но у нее плохо получалось: ее постоянно тянуло одернуть мужа, который участвовал во всех местных играх и конкурсах, особенно подбадривал молоденьких, вставал, когда красотка бегали на соревнованиях, где нужно было за минуту перецеловать как можно больше мужчин, орал со своего места: «Меня! Меня!», исступленно аплодировал. Понятно, жене его это очень не нравилось.

Вечерами чаша бассейна подсвечивалась снизу подводными лампами, вделанными в стенки. Вечером приходили работники и заливали в бассейн из пластиковых канистр дезинфицирующий раствор, пахнущий хлоркой. Главный врач, видя это, одобрительно закивал:

— Пусть, пусть льют. В прошлом году знакомая семья ездили в Турцию, постоянно тусовались у бассейна, и вся эта семья, и еще много народу заболели ужасной ангиной. Тогда многие обращались к врачу. Наверняка что-то подхватили через воду. Не заболел у них только папаша, который постоянно пил ром и видимо им дезинфицировался.

Промелькнула Машка с пластиковой бутылкой, наполненной неизвестной жидкостью, и снова куда-то исчезла. Позже оказалось, что они с подружкой набрали в эту бутылку самый настоящий алкогольный коктейль из всего, что только возможно, и этим пойлом напоили двух молодых ребят-немцев, которые после этого очень долго добирались до своего номера, а один так, кажется, и ночевал на полу в туалете первого этажа. По утру турчанки-уборщицы его там в блевотине и нашли. Кроме того, один из них потерял бейсболку, а другой — сотовый телефон. Напиться было сложно, и вся система была так сделана, что выпить для веселья можно, а напиться — нет, поскольку наливали помалу, да еще и разбавляли. Тут был свой опыт работы с российскими туристами, поэтому все вокруг были слегка поддатые, но не слишком пьяные, разве что за некоторым исключением.

Ирина так больше и не появилась, Наталья отправилась спать, а Олеся позвала Григорьева сходить на дискотеку. Договорились встретиться через десять минут. Григорьев надел брюки, чистую футболку и спустился в холл.

Там девушка смотрелась в большое зеркало и показалась Григорьеву необыкновенно красивой.

— Вы просто восхитительны! — сказал он ей.

— Спасибо! — просияла она, сама собой любуясь. Было чем любоваться.

Наконец, появилась расфуфыренная, благоухающая Олеся. Пошли с ней через дорогу на дискотеку «Жесть». Охранник на входе обхлопал Григорьева, наверняка на наличие бутылок. Вошли на танцпол. Народу на дискотеке было битком. Наверно, несколько сотен. Шум стоял неописуемый. Воздействие света и звука было ошеломляющим. Низкие частоты отдавались в желудке.

Никакой мелодии вообще не определялось. Был только ритм: бум-бум-бум. Мерцал стробоскоп, отчего иногда казалось, что пол качается, а танцующие застывают в причудливых позах. Люди были разных возрастов. Были и тут молодые турки, которые клеились в основном, к одиноким женщинам среднего возраста, и тут же куда-то их уводили. Отрывались девчонки-подростки — вход в пока запретный мир взрослых отношений тут был им приоткрыт, когда еще мама позволит дома сходить в ночной клуб? Взрослый макияж: яркий маникюр, накрашенные глаза и губы. Очень серьезные, они танцевали старательно в своем кругу, и, причем, здорово танцевали. Женщины за сорок практически все были повышенного питания, словно их специально откармливали. Им тоже хотелось беситься на дискотеке до утра, но для них оставался только алкоголь. Всему свое время. Юг как-то слаживает такие противоречия, покрывает тьмой, пологом, одурманивает. Однако дергаться до утра в таком безумном темпе было утомительно, ждать заливки пеной не стали. Не тот возраст и не то настроение.