Кэтрин Хайд - Пурпурное сердце

Это пример того, каков он, Эндрю, есть на самом деле.

Потом, когда письма уже опостылели, он приносит журнал. Судя по обложке, это «Старз энд Страйпс». Но это только обложка. А внутри продукция совсем иного сорта, сильно отличающаяся от содержания благопристойного издания.

Я перелистываю страницы, старательно округляя глаза, потому что знаю, что такая реакция его порадует.

Говорят, он отдал целый блок сигарет за эту штуку. Между прочим, почти состояние.

Журнал я прячу под подушкой.

Хотя сексуальные позывы мне не чужды, не стоит забывать, что не так давно меня собрали буквально по кусочкам. Слава богу, нужные атрибуты не пострадали. Впрочем, от просмотра скабрезных картинок меня удерживает не только опасение за свое здоровье.

Если кто-нибудь из медперсонала найдет этот чертов журнал, я его больше не увижу. Я могу, конечно, просто отдать его врачам, но это также будет нечестно по отношению к Эндрю, ведь это его подарок от всей души.

Так что я держу его под подушкой и, когда приходят менять белье, передаю его Билли Рею, мальчишке из Техаса, который лежит возле двери, и тот прячет его у себя под подушкой. Потом, когда доходит очередь до его постели, он возвращает его мне.

В благодарность я даю ему смотреть журнал по ночам, так что хоть кому-то от него польза.

Самое ужасное, что мне приходится обманывать Эндрю, позволяя ему думать, будто эти штуки заводят меня. А на самом деле мне сейчас совершенно плевать и на жизнь, и на его заботу. Забавно, но мне удается водить его за нос.

Эндрю так устроен, что ему обязательно нужно навести во всем порядок. Если что-то не клеится, он не успокоится, пока не решит проблему. Так что мне необходимо убедить его в том, что и я в порядке.

Иногда я спрашиваю себя, зачем я все это делаю для него.

Нет, не так. Его я люблю, а потому многое делаю ради него. Меня лишь удивляет, почему я к себе отношусь не так трепетно.

Я вовсе не пытаюсь идеализировать Эндрю. Как не пытаюсь оправдать свое поведение в госпитале. Это было бы заблуждением.

Но я и не считаю его виноватым в чем бы то ни было.

Это все равно что свистеть на кладбище.

За время войны он совершил много чудачеств, и я надеюсь, он не утратил боевого задора. Бедный Эндрю, он понятия не имеет, откуда будет нанесен удар. Мне даже жаль его.

Он, конечно, большой тупица, но ведь он мой лучший друг.

Отныне ему предстоит сражаться на новой территории, где не на кого опереться и где нет явного врага.

Проснувшись, Майкл выкуривает сигарету, не вылезая из постели. В доме тепло, и он в одних трусах направляется к умывальнику, чтобы почистить зубы.

Он слышит шум машины за окном, шины мягко шуршат по гравию, видимо, Деннис собрался в город. Нужно успеть перехватить его, пока он не уехал — наверняка он в спешке не захватил список покупок.

Майкл сбегает по ступенькам недостроенной, без перил, лестницы и распахивает дверь, готовый выскочить на крыльцо. И едва не сбивает с ног Мэри Энн.

Ее рука уже занесена над дверной ручкой. На Мэри Энн голубой хлопковый костюм, нейлоновые чулки, серебристые волосы тщательно уложены в прическу, будто она только что из парикмахерской. Ее облик резко контрастирует с окружающими декорациями, которыми служат голая земля, старый трактор, побитый автомобиль. Дом, который когда-нибудь будет достроен.

В ее глазах странным образом сочетаются страх и надежда. На мгновение Майклу приходит мысль о том, что, наверное, такой же взгляд был и у него тогда, на пороге их дома в Альбукерке, когда он втайне надеялся на то, что ему не станут задавать вопросов. Теперь его очередь не задавать вопросов.

Он пытается заговорить, забывая о том, что рот полон зубной пасты. Отступая на два шага назад, он жестом приглашает ее войти. Потом бежит по лестнице наверх и натягивает джинсы.

Он спускается вниз, успев сполоснуть рот, и ловит себя на том, что испытывает необъяснимое смущение. Сердце бешено колотится в груди, хотя он и пытается угомонить его.

Мэри Энн произносит: «Здравствуйте, мистер Стиб. Извините, что я не вовремя».

— Майкл, — поправляет он.

— Майкл.

Они молча смотрят друг на друга, Майкл выглядит очень растерянным.

— Я знаю, что должен Вам кое-что сказать, Мэри Энн. Но, черт возьми, если бы я знал, что именно.

Она пытается улыбнуться, но видно, насколько ей это трудно.

— Зная, что Вас интересует Уолтер, — говорит она, — я прихватила с собой кое-что, чтобы Вы могли взглянуть. Думаю, эти вещи могут что-то значить для Вас.

— Вы проделали такой путь из-за меня, — говорит он, забывая поинтересоваться, что за вещицы она привезла. Он вдруг понимает, что разговаривает с ней, как с возлюбленной, и такая странность совершенно не удивляет его, как будто иной тон и не возможен. — Вы ведь не сказали об этом Эндрю, я угадал?

— О нет. Я не могла этого сделать. Он был так расстроен вашим визитом. Я сказала ему, что поеду навестить сестру в Сан-Франциско. Мне придется заехать к ней на обратном пути, чтобы уж не выглядеть полной лгуньей.

Она открывает сумочку и достает вставленную в рамку фотографию Уолтера в военной форме. Майкл сразу же узнает в нем того молодого человека, который приходил к нему во сне на берег ручья и чье присутствие так вдохновило его игру на саксофоне.

Рамка серебряная — возможно, из настоящего серебра, и выглядит как новая. У Майкла не так уж много серебра, но он догадывается, что такого блеска металла можно добиться лишь частой полировкой, раз в несколько дней как минимум. Он старается понять, о чем это говорит.

Дрожащим голосом он спрашивает:

— Это настоящее, правда?

Она не отвечает.

Беря фотографию, он видит кольцо у нее на правой руке. Камень в тяжелой оправе из белого золота придает ему старомодный вид. Он удерживает ее руку в своей, разглядывая кольцо.

И слышит себя, с нежностью в голосе говорящего:

— Я думал, ты снимешь его и спрячешь в комод.

— Спасибо, — говорит она. — Теперь я понимаю, что не зря проделала весь этот путь. И запомни: я никогда, никогда не сниму его.

Он испытывает неловкость и смущение оттого, что стоит так близко к ней, полуодетый, держа ее за руку. Наконец он отпускает ее и пятится назад. Но ее глаза продолжают внимательно следить за ним.

— Прошу прощения, что не могу предложить Вам достойного угощения, — произносит он. — В доме еще нет электричества. Условия, прямо скажем, походные. Но мы могли бы поехать в город и позавтракать. Еще раз прошу меня извинить.

— Пожалуйста, не извиняйся.

— Почему ты вышла за него замуж?

Майкл поражен тем, что произносит эти слова. У него вдруг возникает ощущение, будто он наблюдает события в ретроспективе, переходя от настоящего к прошлому. Как если бы, глядя на незнакомый стул, появившийся в доме, он твердо знал, что этот стул находится здесь вот уже много лет. Разве что вариант со стулом был бы более предпочтительным.