Эрвин Штритматтер - Избранное

Вечером в комнатах безбожно светло. Они еще раз зажигают керосиновые лампы и устраивают соревнование. Керосиновые лампы горят на всю катушку, аж коптят, но за маленькой электрической лампочкой им не угнаться. Темно-желтая уютность керосинового света уже никого не привлекает. Уютность — это просто-напросто недозрелая яркость, сопровождаемая запахом керосина. Электрическая лампочка — это солнце в доме, она побеждает. Внук считает волосинки на тыльной стороне ладони. Дочь находит, что не мешало бы заново побелить стены. Зять, экзаменуя новый свет, читает книгу о дизельных тракторах. Старый Адам с карманными часами в руках стоит перед счетчиком, пытаясь установить, сколько минут в киловатт-часе, шестьдесят или сколько-нибудь еще? От такого обилия света все здесь в хуторе немного ошалели.

Загадочная сила вливается в дом, но, пока нажатием на выключатель не впустишь ее в лампу, она никак не дает о себе знать. Что делает она, когда неподвижно таится в проводах? Хуторским ребятишкам охота потрогать ее. Вооружившись мокрой подпоркой для фасоли, они отправляются на гору к кладбищу. Шедлих-внук дотрагивается до провода.

— Ну как?

— Похоже на музыку.

Теперь очередь Адама-внука, но он ничего не слышит. Он туговат на ухо, ему надо бы дотронуться до обоих проводов сразу, подсказывают ему; он так и делает. Сыплются искры, зеленые, желтые, позже внук уверял, что были и красные. Подпорка летит в траву, а Адам-внук лежит рядом с обожженными ладонями. Ребята убегают; старик спешит на место происшествия, и на одолженной у Пфуля лошади мальчишку, потерявшего от страха дар речи, увозят в районную больницу.

Когда человеческие изобретения из-за неправильного с ними обхождения обращаются против человека, он предает их проклятию. Первый человек, Уран, проклял плененный им огонь, когда обжег на нем руки. Старый Адам не проклинает; он вспоминает свое детство.

Стояла осень, было уже холодно, они пасли коров деревенских богачей, развели костерок и грелись. Мальчишки соревновались, кто из них дольше выдержит над огнем. Он был самым маленьким, хотел показать себя и торчал над огнем, пока не затлели штаны. Он помчался сломя голову, и от ветра штаны занялись по-настоящему. Потом он лежал в траве, а остальные тушили пламя, посыпая ему задницу землею с кротиных куч. Остались ожоги, хотя их и не видно под штанами.

Но и когда внук выздоровел, дед все равно не смог добиться от него, что же за штука такая — электричество.

По весне он помогает Грете Блюме пилить на зиму дрова, а в эту пору и во вдовьих глазах отражаются цветущие черешни. Грете Блюме, повязавши фартук в огненно-красную клетку, ведет разговор о мужчинах из соседних деревень, которые хотя и в летах, но вот нашли же в себе силы и женились снова. Она не просто вдова, она еще и бригадир женской бригады и даже активистка — и к этим новым словам привык старый Адам, — но поддаваться весенним соблазнам ему не с руки. Помочь он поможет, но ничего сверх того его дочь не потерпит. Она человек морали и следит за тем, чтобы он хранил верность ее матери, а кроме того, если у отца что-нибудь переменится, кто станет вести домашнее хозяйство?

Однажды вечером внук заявил: «Грете Блюме варит картошку на электричестве». Для старого Адама это все равно, что для космонавта какая-нибудь новость о Луне.

Грете Блюме демонстрирует ему свою электроплитку: раскаленные проволочки, тоненькие, как перышки в пуховике. Он видит, как колесико счетчика крутится так стремительно, будто загорелось четыре или даже еще больше ламп. — «Ну и влетит тебе все это в копеечку», — говорит он.

Грете Блюме дуется: в этом не было бы необходимости, если бы в доме было кому растопить печь, пока она не вернулась с работы. Но исследователь занял электрическим током. Значит, если его пропустить через спиральные проволочки, он превращается в жар бел пламени и даже способен заменить в доме мужчину. Пройдет время, и эта мысль уже не будет казаться ему столь забавной.

Вместе с электричеством на хутор пришли и другие чудеса: последние известия, радиопостановки, лекции и прогнозы погоды. Их вылавливали из воздуха при помощи специального аппарата и растянутой проволоки. В каждом доме свой аппарат — слушай, сколько хочешь.

До самой войны только у одного человека на хуторе был радиоприемник. Электричество для него он привозил из велосипедной мастерской, что в соседней деревне, в четырехугольной стеклянной банке из-под консервов.

Адольф Шедлих становился на свободном месте перед большим дровяным сараем и, сложив ладони рупором, кричал: «Приглашаются все! Речь фюрера!»

В один прекрасный день, закусывая в лесу, они поссорились. «Это только стаду нужен вожак, а у людей есть здравый смысл, и они могут договориться, куда идти», — сказал старый Адам.

Это были неподобающие речи для бригадира лесорубов, и на эту должность назначили Адольфа Шедлиха. А потом как раз стряслось то самое несчастье в лесу, и Шедлих уверял, что это провидение покарало старого Адама.

Шедлих ушел добровольцем на фронт, и, когда в свой первый отпуск он расхаживал по хутору, на рукаве его землисто-серого мундира одиноко красовался серебряный шеврон. — «Забыли уж, как и честь отдавать?» — орал он на колченогого Адама.

Шедлих отправился с визитом к главному лесничему, и легавая укусила его за ляжку. Рана была болезненная, но Шедлих повел себя героем и только махнул рукой. Собака начальника есть собака начальника.

Фронт был тогда еще далеко, и Шедлиху пришлось ехать долго. Бешенство растекалось у него по жилам и выплеснулось наружу, когда на одной из станций под ноги ему упал мешок с почтой. В ярости он вцепился в мешок зубами, был задержан и в соответствующем фронтовом заведении укусил полковника и еще одного начальника. Это был конец! В черном деревянном мундире, лишь кое-как пригнанном к его фигуре, он вернулся на хутор и был похоронен на обсаженном елями кладбище. Это случилось в те времена, когда электрический ток на хутор еще возили в стеклянных банках.

Старый Адам слушает научные передачи и каждый раз бывает разочарован, потому что никак не может узнать, что же такое электрический ток. Он переключается на газету, раздел «Наука и техника». Дочь начинает беспокоиться: уж не ищет ли отец брачных объявлений? Он с досадой отбрасывает газету, ворча на редакторов, которые неизвестное предполагают известным и объясняют известное.

Когда какая-либо сила еще только-только входит в жизнь, она некоторое время проявляет себя лишь от случая к случаю. Это скучные места в наших рассказах. Пропустим их и перенесемся сразу во времена больших перемен.

Старый Адам сидит на кладбище на одном из могильных холмиков, на душе у него муторно. Опять дыры в кладбищенской ограде. Как это, должно быть, ужасно — лежать под землей и беспомощно наблюдать, как на тебя преспокойно гадят какие-то там гуси! Размахивая лопатой, он прогоняет гусей, он готов передушить их. Гуси выстраиваются за оградой, заглядывают на кладбище, ждут, пока он снова усядется.